Читать книгу "Последняя сказка братьев Гримм - Гайдн Миддлтон"

Они грустно рассмеялись и пошли каждый по своим делам.

Августа открыла дверь, впустив Куммеля, который нес хозяину стакан теплого пива, смешанного с яйцом, сахаром и мускатным орехом. Старик одобрительно улыбнулся и посмотрел, как Куммель, подойдя к окну, задернул муслиновые занавески.

Гюстхен тоже следила глазами за слугой. Гримму стало интересно, будет ли она стоять как бледная статуя все время, пока Куммель постелит ему и приготовит одежду на утро. Он осторожно взял стакан и отпил пенящееся снадобье. Оно смягчило горло, но не уняло колюще-режущей боли, которая жгла ему правую руку.

— Хозяин, — обратился к нему Куммель, — мне приготовить лучший сюртук и ботинки для церкви на завтра?

— Для церкви? А-а-а, да. Пожалуйста.

— Дядя, — Гюстхен опомнилась. — Насчет завтрашнего. Ты извинишь меня, если я не составлю тебе компанию? Я пойду в церковь позже. Мне кое-что нужно подготовить для заключительной части нашего путешествия…

Ее дрожащий голос понизился до шепота. Гримм представить себе не мог, какими приготовлениями она вздумала заниматься в воскресенье, но настроение ее было так переменчиво, и он просто молча кивнул.

— Конечно, я не возражаю. Как тебе лучше, милая.

— Я уверена, что Куммель, — добавила она, заставив слугу замереть в тот момент, когда он откинул занавес, отделявший комнату от гардеробной, — охотно составит тебе компанию.

От Гримма не укрылось, как мгновенно расширились глаза Куммеля, будто его укусили сразу две блохи, прежде чем он покорно склонил коротко остриженную голову.

— Я не хочу затруднять Куммеля, если он сам не хочет идти со мной, — сказал старик, вспомнив, как подавлен был тот в церкви Святой Екатерины в Штайнау. — Я вполне способен сам пойти в город и вернуться. — Он вновь увидел, как глаза Куммеля расширились, на этот раз при взгляде на Августу. Не в первый раз она напомнила Гримму ее собственную мать, Дортхен, когда той было лет тридцать.

— Нет, — настаивала Августа с упрямством, достойным ее матери. — Я бы чувствовала себя намного спокойнее, если бы ты не был один, дядя.

— А, посмотрим, — Гримм не собирался спорить с ней при слуге, но ее беспокойство, казалось, возрастало с каждой минутой, а она ведь еще не знала об онемении.

Он отхлебнул еще снадобья, прислушиваясь к тому, как Куммель чистит его сюртук за занавеской. Гюстхен все еще стояла, словно прибитая гвоздями к полу, как ребенок, выпрашивающий обещанную сказку на ночь.

— Ты выглядишь уставшей, — сказал он. — Тебе надо выспаться.

— Да, правда, я не очень хорошо сплю, — призналась она, когда Куммель вновь вышел в комнату, чтобы забрать на чистку туфли Гримма. Он медлил, не решаясь пройти между ними. — Но и тебе не мешало бы побольше отдыхать и не засиживаться за «колкой дров».

— А, только молодым нужен сон. Молодым и красивым!

— Фрейлейн, — пробормотал Куммель, — если вы неважно спите, не хотите ли, чтобы я и вам принес питье на ночь? Может быть, немного теплого молока? Я могу принести, когда почищу туфли профессору.

Взгляд ее забегал по сторонам. По лицу пробежала улыбка, но глаза остались встревоженными.

— Да, молока было бы неплохо. Спасибо.

Кивнув, слуга дал понять, что ей нужно выйти из комнаты. Прищурившись, будто она действительно зашла сюда в полусне и сейчас поняла, что проснулась в незнакомом месте, она беспрекословно послушалась молодого человека, чего никогда бы не сделала для старого.

Глава двенадцатая

Подъем оказался легче, чем принц ожидал. Чем выше он поднимался, тем меньше зарослей встречалось на вьющейся тропинке, а воздух с каждым шагом становился все свежее. Былая медлительность ушла. А что до непреодолимой преграды из колючек, то ему так и не пришлось использовать меч. Единственное, что ему довелось преодолеть, — пестрый акант, гиацинты и примулы.

Дворец стоял вдали от края утеса. Он это увидел только тогда, когда достиг вершины и остановился, дивясь его красоте в ясном теплом свете. Он был огромен и прекрасен со своими снежно-белыми угловыми башнями и золотыми куполами, окруженный липовыми аллеями и шпалерами виноградника. Воздух пронизывали летние запахи, но ни один аромат не чувствовался так сильно, как благоухание раскрывшихся роз.

Пройдя через солнечный двор, он услышал, как замедлилось эхо его шагов, словно его вбирал в себя сладковатый изголодавшийся по звукам воздух. Звук отсюда шел так долго — звук, жара, цвет, движение. Старик внизу говорил о сроке, но об ином, нежели тот, что отбывала принцесса. Уснула она — и уснул мир вокруг нее. Теперь настает благодатное пробуждение, которое у принца сочеталось с желанием куда более острым, чем испытанное им ко всем встреченным в лесу женщинам.

Войдя, он ощутил, что дворец вздохнул, от высокого мраморного потолка атриума до основания каждой замысловато инкрустированной колонны. В парадном зале взгляд его сразу приковала сверкающая масса драгоценностей в высоком буфете. Присмотревшись, он узнал двенадцать золотых шкатулок с откинутыми крышками, которые являли взору столовые наборы, украшенные драгоценными камнями.

Улыбнувшись, он двинулся дальше. Пока он шел через концертный зал, игорный зал, комнаты и гостевые, солнце, казалось, тянулось за ним, как плащ, возвращая к жизни каждый каменный уголок, каждую дубовую балку и вышитую портьеру, — пока он не дошел до лестницы, ведущей в самую старую башню.

Он думал, что восхождение окончено, но лестница вилась все выше и выше, звеня под его башмаками, омытыми легким дождиком. Он думал обо всех принцах, которые отправлялись сюда в надежде совершить последнее восхождение. Столько человек за столько лет; столько жертв колючих зарослей. Они не почувствовали запаха тех роз. Его же словно обдавало бесчисленными лепестками, плававшими в собственном аромате, в том месте, где он пытался бороться со сном.

Он пришел туда, где ступени заканчивались. Справа было окно, пропускавшее свет через покоробленную временем свинцовую решетку. Слева — узкий проход на мрачный прядильный чердак, дверь была приоткрыта, в замок вставлен ржавый ключ. Когда ты придешь во дворец, станет ясно, что делать. Казалось, его путь от темной материнской комнатки до вершины этой башни отмерялся веретенами. Он посмотрел в окно.

Долина, зеленеющая, солнечная, безмолвная. Когда он пришел, царство Розового Короля от его легкого прикосновения возвратилось к жизни, проснулись даже мухи, которые теперь, жужжа, летали и ползали по стеклу. Вышел срок, сказал он самому себе; конечно, срок вышел. Он отвернулся от окна и двинулся по проходу.

Когда он толкнул дверь чердака, солнечный свет, пробивавшийся через высокое окно в нише, освещал большую кипу льна возле узкой кровати, отражался от серебряных спиц прядильного колеса. Он почувствовал присутствие принцессы раньше, чем увидел ее.

Еще в дверях он опустил взгляд. Он видел ее только со спины, и изгиб ее тела заставил его задрожать. Она так грациозно лежала на изразцовом полу среди разбросанной соломы, и солнечное тепло ласкало ее верхнюю губу и плечо. Ее распущенные волосы были золотистыми, как лен, и играли серебристыми отблесками, вроде тех, что отражались от спиц колеса.