Читать книгу "Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов"

И дело пошло почти без простоев. Нет, лично я мог позволить себе выкурить сигаретку-другую, но на общем процессе это не сказывалось. Пока набирался третий пучок, дед Иван надрезал с одной стороны первые два, соединил их между собой и начал формировать ручку.

Станок для вязания веников представляет собой длинный кусок сыромятной кожи с деревянной педалью внизу. Обхватил заготовку петлёй – ногой придавил – провязал. В принципе, ничего сложного, если иметь в руках и ногах чувство меры. Ну и кроме того, есть в каждом ремесле свои подводные камни. Их постигаешь только в рабочем процессе, исподволь. Ручка должна быть удобной в обхвате, но сгонять её толщину нужно не пожарными темпами, а ступенчато, поэтапно, с присутствием головного мозга, удаляя из будущей середины не более трёх прутков. Вязка должна не врезаться в ручку, не болтаться на ней, а надёжно обхватывать и даже слегка пружинить. Идеальный вариант для неё – ивовый прут. Но если работаешь на хозяина, это уже извращение. Всё остальное для избранных. Веник нужно запарить, замочить в солёной воде, чтобы гнулся на круг с любой стороны и служил не недели, а годы.

Всё это я освоил потом, а тогда, в первый рабочий день, всего лишь нахватался верхушек.

– Хватит! – сказал дед, когда я набрал очередную жменю сырья. – Теперь становись на вязку, а я начну прошивать.

Он, как оказалось, не только работал, но и вёл точный подсчёт, что уже сделано. А если копнуть глубже, воплощал в жизнь норматив, просчитанный им заранее, с учётом производственной мощности нашей бригады. Даже запасная игла и вторые ручные тисочки нашлись в его брезентовой сумке. И я, когда довязал и обрезал последнюю ручку, тоже сел за прошивку.

Дед всё рассчитал правильно. За пятнадцать минут до обеда мы предъявили кладовщику ровно полсотни веников. Сорок из них отдали ему, остальные забрали домой.

Работы на МЭЗе хватило на пять дней. Мы брали свою норму и уходили. Остальные бригады вязали до вечера, поэтому сырьё так быстро и закончилось.

Я, честно сказать, на оплату труда не претендовал. Какие могут быть деньги за помощь? Но вечером воскресного дня снова пришёл дед и сказал, что надо вязать, что материал «тяжёлый» и один он не справится. Прощаясь, спросил:

– Тебе деньги сейчас или потом, кучей?

Да сколько там, думаю, этих денег! Сказал, что потом.

В понедельник с утра я отметился на своих работах, выслушал несколько невыразительных «фэ», получил триста рублей суммарной зарплаты, а когда вернулся домой, не смог подойти ко двору. От калитки до владений деда Ивана всё пространство было забито развалами веничья. Его даже не собрали в снопы, потому что это был неликвид, сырьё, от которого отказались вязальщики. То, что обычно называют метёлками, было самых уродливых форм – скручено, вывернуто, заломлено. Глядя на мою унылую рожу, дед успокоил:

– Тут делов-то на один чих! Кое-что придётся замачивать. Остальное запхаем силком!

В общем, сладили мы и с этой напастью. Вот тогда-то я и постиг изнутри высшее мастерство. На мой просвещённый взгляд, веники получились не очень красивыми, но зато не мели, а пели.

Дней через пять Иван Прокопьевич притащил деньги. Их было много, целых две с половиной тысячи. Насладившись моим изумлением, он убил меня наповал:

– Остальные отдадут завтра. Вечером принесу.

В общем, за неполные две недели моей помощи деду я получил больше, чем за год пахоты на трёх уважаемых должностях.

Можно было ехать за матерью.

Её увезли в «психушку» две недели назад. Я в это время находился в командировке, освещал ход демократических выборов в одной из отдалённых станиц. Мамка упёрла на островок телевизор и холодильник, стулья и стол, обложила всё это своей одеждой, облила соляркой и запалила. Что там рвануло, не знаю. То ли кинескоп в телевизоре, то ли фреон в холодильнике. Слава богу, она к тому времени ушла с островка, отлучилась за новой порцией горючего материала. Когда её «накрывало», а это случалось осенью и весной, в период беспрестанных дождей, в неё вселялась такая силища, что просто диву даёшься.

Кто-то из соседей позвонил брату. Тот прислал на место событий «скорую помощь» с нарядом милиции, и мамку определили в закрытый стационар станицы Удобной, больше напоминавший тюрьму.

Я приехал туда с Серёгой Журбенко, на тогда ещё новенькой «Ниве». «Заключённые» гуляли по двору, окружённому сеткой-рабицей метров пяти высотой. Все были в казённых пижамах мышиного цвета. Какая-то лихая бабуся, по виду «смотрящая», сначала стрельнула у меня закурить, а потом выцыганила всю пачку.

Минут через десять вывели мать. Она была потухшая и худая, стрижена налысо. В глазах застыло смирение и покорность. И тогда я поклялся себе: что бы ни случилось, какие бы коленца она не выкидывала, ни в какой «лечебный» стационар я больше её не отдам.

На придорожном рынке я купил ей конфет, пирожков и сладкой воды. Она ела и плакала, а я думал, что за матерью нужен постоянный пригляд, что с моей собачьей работой я всё реже бываю дома, что веники, если сеять их не меньше гектара, позволят убить сразу двух зайцев. В идеале было бы привести в дом нормальную бабу. Да только какая же нормальная согласится войти в дом, где живёт такая свекровь?

В конце октября дедушка Ваня стал усиленно продавать свою половину дома. Он делал это и раньше, чисто из спортивного интереса, чтобы поторговаться. А тут… дело дошло до серьёзного. Из Сочи приехала тётя Лида. Я, как «первый покупатель», был поставлен в известность, что дом будет вроде как продан, что здесь будет жить младшая сестра её мужа. В смысле, что деньги поступят на счёт, но для широкой общественности она ничего не купила, а будет типа присматривать за дедом.

Никаких претензий, ни финансовых, ни моральных, я не имел.

Той же зимой прикатила из Казахстана фифа в тёмных очках, вдова профессора и бывший директор ювелирного магазина. При знакомстве со мной с её «фамильного» носа упали очки:

– Да?! Это наш родственник?!

Это была кулёма чистой воды. Всю зиму она занималась фигнёй: резала на тонкие полосы рулон туалетной бумаги, а потом через равные промежутки наклеивала на них семена моркови. Завела себе большую собаку, породистого кавказца. Держала его на привязи, не выводила гулять и каждый день била за то, что он «срёт во дворе». Когда пёс первый раз огрызнулся, наняла соседских бомжей, и они закололи его на мясо. В огороде и в комнатах развела такой бардак, что муж тёти Лиды, родной её брат, приехавший навестить сестру, предпочёл ночевать в машине.

Когда по весне дед Иван приехал из Сочи, то конкретно забастовал:

– Нет! В этом доме я жить не буду!

Пришлось тёте Лиде покупать ему весёлую аккуратную хатку в одной из окрестных станиц. К хатке прилагался огромный, по нашим меркам, участок земли. Старик снова расцвёл и постепенно довёл свои плантации сорго до половины гектара. Как у него было со сбытом, я не знаю. Но рынок и в Африке рынок, а никто лучше деда Ивана не умел договариваться.