Читать книгу "Возвращенный рай - Татьяна Герцик"

Ситуация кардинально поменялась. Теперь получалось, что он, а не Татьяна, был в их паре безвестным и бесталанным амбициозным фанфароном. Антон обозвал себя ничтожеством, бездарностью, бесталанностью, и еще многими неприятными эпитетами, ожидая, что вот-вот проснется гордость и прекратит эти измывательства, но та, похоже, считала, что оскорбления вполне соответствуют действительности и не возражала.

В конце концов он впал в глубокое уныние. Свойственное ему некоторое позерство вдруг исчезло, и он остался тет-а-тет с горьким осознанием потери. Невозвратимой потери. Это было невыносимо, и он пытался забыться в работе но, как и прежде, не было вдохновения. И даже не вдохновения – исчезла то неуловимая грань, что отделяет художника от ремесленника. Всё, что он делал в это время, отличала ясно выраженная серость. Всё было таким примитивным, заурядным, и даже пошлым, что он забросил все попытки что-то создать, и целыми днями проводил в своем кабинете, наблюдая за изменяющимися яблонями за окном.

Однажды, когда он тупо вертел карандаш, вновь безрезультатно пытаясь вообразить что-нибудь не столь примитивное, откуда-то прозвучал голос номера раз:

– Когда живешь в раю, не понимаешь, что это рай. Вот когда потеряешь…

Антон даже оглянулся, так явственно это было. Обнаружив, что вокруг никого нет, бросил карандаш и схватился за голову. Что это? Галлюцинации? И уже сам вслух горестно протянул: «Потерянный рай». Вдруг из охватившей душу тоски вырисовался силуэт Татьяны. Нежный, печальный, поникший, и он тут же представил, какое бы платье для нее создал, чтобы выразить свою вину и заслужить прощение.

Схватив альбом, сделал один набросок, другой, третий, и очнулся только тогда, когда желудок неистово запросил пищи. Закинув в него то, что оказалось в служебном холодильнике, продолжил работу.

Домой не поехал, вдохновение захватило целиком, и он снова и снова рисовал силуэт за силуэтом для воображаемой Татьяны.

Уже под утро, упав в жестковатую постель, признал, что уже вторую коллекцию он создает под сенью Татьяны – сначала явной, физической, потом нематериальной, но от этого не менее ощутимой. И эту коллекцию он так и назовет – «Потерянный рай».

Получив наконец зримые образы, его закройщики за неделю пошили все опытные образцы, и работа закипела в прежнем изнурительном, но отрадном темпе.

…Татьяна с некоторым злорадством разглядывала себя в зеркало. Хорошо, что она не поскупилась и купила платье в Париже, в бутике Коко Шанель. Продавщицы были очень внимательны и предложили ей только три платья, считая, что они подходят ей больше всего. И она выбрала это. С чуть заниженной талией, длинными рукавами и материалом изумительного синего цвета, превращавшим в синие ее серые глаза. А тончайшая вышивка, делавшая платье совершенно неповторимым!

Она получала в нем премию в Париже, и сегодня на приеме у губернатора была в нем на высоте. И аксессуары, купленные во Франции, приятно соответствовали наряду. Татьяна печально усмехнулась. Всё же она недаром прожила четыре месяца с талантливым модельером. Чему-то да научилась.

Вспомнив, какое лицо было у Герца, когда он понял, кто перед ним, невольно прыснула. Она-то заметила его сразу, едва вошла, но он, как всегда, видел только платье. И лишь после того, как она начала говорить, поднял глаза на ее лицо и жутко побледнел. Она даже подумала, что ему сейчас станет плохо.

Но фанфары в душе быстро уступили место унынию. Казалось, из нее ушли все жизненные силы, хотя всё должно быть наоборот, ведь успех воодушевляет. Неужели на нее так удручающе подействовала встреча с Антоном? Сняв платье, аккуратно повесила его в шкаф, и, не одеваясь, присела на диван, на котором он так любил отдыхать.

У нее томительно сжалось сердце, когда она вспомнила, как изменился Антон. Похудел, щеки ввалились, смокинг не то чтобы болтался, как на вешалке, но явно был великоват. И эти тени под глазами, добавлявшие ему лишний десяток лет.

Впрочем, ей тоже не легче. Хорошо, что спасала работа. Чужие страсти, которыми она жила всё время после его ухода, вытесняли из сознания мысли о собственной несчастливой судьбе. Но вот написанный роман лежал на столе ее редактора, удостоившись похвалы, и в голову вновь полезли разного рода сомнения.

Вздохнув, она с силой провела рукой по плечам, разминая затекшие мышцы. Правильно ли она делает, отвергая Антона? Ведь она его по-настоящему любит, иначе никогда б не позволила таким нахрапом вселиться в ее квартиру. Конечно, как любая влюбленная женщина, она надеялась, что он ответит ей взаимностью и останется навсегда. Не получилось…

Когда он в последний раз с таким значением надел на нее жемчужное ожерелье, она все поняла. Круг замкнулся так же, как и начался.

Когда на его шею так откровенно повесилась длинноногая пустоголовая девица, а Антон только поощряюще ей улыбался, молча встала и ушла. Тут же сложила все его вещи, добавив оба ожерелья и другие драгоценные безделушки, которые он так любил дарить ей за короткое время их совместной жизни, и поняла, что снова осталась одна.

Душила обида на судьбу, так обыденно предавшую ее в очередной раз. Но плакать она не стала, гордо вскинув голову и заявив себе, что переживала это прежде, переживет и сейчас. Но, несмотря на это фанфаронство, было так больно, что первую неделю она даже писать не могла. Это потом обида и горечь утраты стали изливаться в словах, а тогда даже слез не было.

Может, это ее предназначенье – выплескивать свою боль на бумагу, чтобы развлечь других людей? Но это так мучительно и несправедливо…

Пошла на кухню, заварила крепкий чай, и медленно, глоток за глотком, осушая чашку, с ироничной улыбкой вспомнила сегодняшний прием. Конечно, это очень приятно – быть знаменитостью. Но ничего не меняет. Она всё так же одинока, и у нее всё с той же силой болит сердце. Как же ей хочется к Антону, в его сильные и нежные объятья!

Она нахмурилась и попеняла себе: это всё ее женская сущность, боящаяся одиночества. Но что делать, если все, кто был ей близок, ее предавали, а она не умеет прощать? Или, вернее, не верит, что прошлое больше не повторится? Как известно, стоит простить один раз, и придется делать это много-много раз. Разве не это она наблюдает вокруг?

А может, это просто трусость? Она отпила чай, поставила чашку на стол и зажмурилась, пытаясь разобраться в себе. Нет, это не трусость. Чувство, глубоко засевшее в ней и не позволявшее вновь поверить, было сродни брезгливости. Всё, что между ними было, испорчено, по сути поругано и испоганено. Конечно, он ничего ей не обещал, как и она ему, но всё же…

Приняла душ, сначала горячий, потом прохладный, стараясь смыть с себя мысли об Антоне. Естественно, ничего не получилось. Улеглась в постель, в которой спала с ним, и снова истово захотелось почувствовать рядом с собой его страстное тело. Правда, она не испытывала с ним тех восторгов, что описывала в своих романах, но, если честно, она их никогда не испытывала. Видимо, это ее особенность. Тут уж ничего не поделаешь.

Обняла подушку и, представив, что это Антон, снова горько вздохнула. Хоть бы уж не врал. Она прекрасно знала, что он жил с той девицей, и даже в Италию с ней ездил. Неужели он думал, что это можно утаить? И заложил его не кто иной, как Евгений. Как-то они случайно встретились на улице и разговорились.