Читать книгу "Болотный цветок - Вера Крыжановская"

Граф упорно держался намеченной им программы: объездил с женой всех соседей, гулял и катался с ней верхом, и даже не раз пивал вечерний чай в гостиной жены. Марине эти tete - a - tete были отвратительны, но протестовать не было основания, потому что муж держал себя крайне сдержанно; тем не менее, она его почему-то боялась, и, когда черные глаза Станислава останавливались на жене с каким-то особенным, непонятным для той выражением, ее охватывала нервная дрожь, что вызывало ироническую усмешку на устах графа.

Однажды вечером, несколько дней спустя после свадьбы, Марина вышла на террасу подышать свежим воздухом, и вдруг до нее долетели звуки рояля. Исполнение было артистическое. Сначала раздавались могучие аккорды духовной кантаты, затем, мало-помалу, артист стал, видимо, импровизировать: послышались странные мотивы, то дикие, душераздирающие, то бурные и страстные, но те и другие ясно выражали, что музыкант изливал в мощных звуках борьбу и муки своей души.

Кто бы это мог быть? Во всяком случае, не графиня, не Станислав и не панна Камилла.

Марина слушала внимательно, но любопытство взяло верх. Она сошла в сад и убедилась, что звуки доносились из ближайшей башни, где проживал, как она слышала, отец Ксаверий. Несомненно, это играл он. Значит он прятал мучимую нравственной борьбой душу, чего никто не подозревал, под маской равнодушия и бесстрастия…

С этого дня молодой ксендз заинтересовал Марину, и она стала наблюдать за ним, пытаясь разгадать тайну его жизни. Кроме того, ей внушало даже симпатию вежливое, почтительное и дружественное, по-видимому, отношение к ней отца Ксаверия, а его такт в религиозных вопросах резко отличался от грубой нетерпимости и заметной враждебности графини Ядвиги.

Марина, по природе, всегда была набожна, а теперь, при ее фальшивом положении в новой семье и полном одиночестве, потребность молиться чувствовалась еще настоятельнее. Но ходить в замковую «каплицу» она избегала и всего лишь раз была в большом и прекрасном костеле соседнего села, где по праздникам тоже служил отец Ксаверий с викарием. В таких случаях его возили туда в коляске, и все, живущие в замке, обязаны были присутствовать на богослужении.

Не без труда удалось, наконец, Марине разузнать, что поблизости имеется и православный храм. И вот, в ближайшее воскресенье она приказала заложить коляску и отправилась к обедне, но ее охватил ужас, когда экипаж остановился у полуразвалившейся лачуги, которая оказалась православной церковью.

Привыкнув к богатым столичным церквям и соборам, она содрогнулась при виде разрушенной колокольни, покосившихся стен, сгнивших, дырявых балок и окон, в которых разбитые стекла заклеены были бумагой. Стыд и горечь охватили ее, когда она вошла внутрь: такой нищеты она и вообразить себе не могла.

В церкви было всего лишь две иконы с почти стертой живописью; облачение и ризы на священнике были из старого полинялого ситца, Евангелие — в старом, истрепанном переплете, чаша — жестяная, лампады представляли глиняные плошки с горевшим в них салом вместо масла, а в кадиле, взамен ладана, курился можжевельник. Такая вопиющая нужда невольно вызывала сравнение с богатым костелом, его высокими готическими окнами, чудным убранством алтаря и великолепным облачением причта.

В церкви стояло с десяток бедно одетых крестьян и баб, которые не то с любопытством, не то с недоверием оглядывали нарядную барыню.

После обедни Марина подошла к священнику и заговорила о причинах такого упадка церкви. Отец Андрей, человек средних лет, простой и добродушный, почтительно просил ее зайти к нему на квартиру в бедный, крытый соломой домишко.

Матушка с двумя дочками крайне понравились Марине, и она отдохнула душой в бедном домике, словно в родной семье, не то что в замке, где ее угнетало тайное и явное враждебное к ней отношение.

— А сколько нужно, чтобы обновить храм, пополнить инвентарь и сделать все необходимые переделки? — вдруг спросила она.

— По меньшей мере, тысяч двести, — со вздохом ответил отец Андрей. — А как собрать такую уйму денег?

Обрадованная Марина попросила немедля приступить к работам, на которые жертвовала двадцать пять тысяч. Кроме того она обещала помочь и в деле внутреннего украшения храма. Вся семья заплакала от радости. Провожаемая их благословениями и добрыми пожеланиями, Марина уехала и вернулась в замок такой счастливой, какой уж давно не была.

В тот же день она описала все Павлу Сергеевичу, прося его закупить на ее счет всю необходимую церковную утварь. И несколько недель спустя пришло несколько больших ящиков с иконами, бронзовыми лампадами, парчовым покровом для престола и шелковой завесой. Словом, всего было в изобилии, даже не забыто было несколько фунтов ладана. Лично от себя Павел Сергеевич добавил облачение, два ковра и люстру.

Перестройка церкви тоже подвигалась быстро, к великой радости православного населения.

Разумеется, все это не осталось втайне от господ и челяди; в замке и окрестностях только и разговора было, что о «выходках» молодой графини Земовецкой, как прозвали помощь, оказанную Мариной родной церкви.

Хотя она и заметила, что старая графиня дулась, но не обращала внимания на ее неудовольствие, а ядовитые замечания пропускала мимо ушей. Однако, когда та как-то попробовала отпустить по этому поводу колкость Марине в присутствии графа, тот сердито поглядел на бабушку и многозначительно сказал:

— Я не потерплю, чтобы мою жену стесняли в ее действиях, а ее желание прийти на помощь своей церкви — вполне законно.

Но графиня Ядвига не очень-то давала себя осадить, и замечание внука ее взбесило. Спустя некоторое время после привоза ящиков, богатое содержимое коих привлекло внимание всего замка и дало повод Камилле для обстоятельного доклада, затаенная на время злость графини вылилась, наконец, наружу.

Как-то после обеда, когда графа не было дома, а Марина вернулась только что с поездки на постройку, графиня Ядвига ядовито заметила:

— Благотворительность, дочь моя, конечно, прекрасное дело; тем не менее, следует быть осторожной, даже делая добро. И так уж все кругом говорят про ваше усердие в деле постройки новой русской церкви и частые посещения того грязного, нечистого и невежественного мужика, которого зовут «попом». По моему мнению, ни ему, ни его лачуге здесь не место. Вы же, дорогое дитя мое, совершенно забываете, что принадлежите к семье Земовецких, все жены которых всегда были преданными детьми нашей святой церкви. Я твердо надеюсь, что придет день, когда вы захотите исповедать одну веру с мужем, отречетесь от вашей ереси и тоже вступите в лоно католичества. Вот об этой великой минуте вам следует подумать и сберечь вашу щедрость для истинной церкви Христовой.

Дело происходило на террасе, куда были поданы ягоды, фрукты и конфеты; отец Ксаверий сидел тут же и читал перед тем графине книгу духовно-нравственных размышлений.

Пока графиня говорила, яркая краска заливала лицо Марины. Гордым, твердым тоном, которого трудно было ожидать от ее мягкого мелодичного голоса, ответила она, ставя на стол блюдечко с земляникой: