Читать книгу "Я русский - Дмитрий Лекух"

А сейчас – ни снега нет, ни елки не пахнут.

Даже обилие мандаринов уже не радует…

…Выбрал пусть и не пахнущую хвоей, зато пушистую и густую датскую красавицу, приволок домой, установил неподалеку от телевизора.

И – сразу что-то в моей холостяцкой берлоге неуловимо изменилось.

Будто – замерло в ожидании.

Что случилось потом – с котом и стеклянными елочными игрушками, – я уже рассказывал.

Смешно, конечно.

Представьте себе: сидит, понимаешь, здоровый бритый бугай.

Морда – в шрамах, плечи – в татуировках.

И – чуть не плачет, так ему жалко разбившегося елочного шарика.

Хороший такой, понимаешь, шарик.

Красивый.

Хрупкий.

Как никому, кроме тебя самого, не нужные детские воспоминания.

Глава 15

Злату я встречал за три дня до Нового года, двадцать девятого декабря.

Само собой – в Шереметьево.

Она же «Аэрофлотом» летела, как иначе.

Чехия, оно конечно, страна европейская и цивилизованная, но авиакомпания «Чешские авиалинии», продолжающая гонять в Москву изношенные советские самолеты, от этого лучше не становится.

И рейс, разумеется, прилично задерживался.

Они перед Новым годом всегда почему-то задерживаться начинают, ага.

Я уж и в ресторане посидел, и книжку почитал.

А он – все не прилетает и не прилетает.

И ведь не выпьешь, как назло.

Не снимешь стресс, так сказать.

За рулем.

А везти свою любимую девушку по заснеженной зимней Москве в состоянии «в легкое говнецо» – все-таки неправильно.

Наконец – объявляют.

И у меня тут же звонит, пиликает мотивом из «Doors» плоская коробочка мобильного телефона.

«Come on, baby, light my fire…»

– Алье-о-о…

– Здравствуй, – почему-то задыхаюсь, – Золотой. Прилетела?!

Смеется.

– Какой же ты глупый, Русский, – старательно выговаривает. – Не из воздуха же я тебе звоню, да?

У меня в груди – сразу же отпускает.

И я обретаю способность нормально мыслить и разговаривать.

– Понятное дело, не из воздуха. Это просто – фигура речи такая в русском языке. Ну, ты же филолог, в конце концов…

– Да-а-а?! – удивляется. – Я – да, филолог. А ты – врунишка, Дан. Ты просто очень меня ждал, поэтому растерялся. Ну, ничего. Подождешь еще немного, мне надо багаж получить: подарки тебе и твоим друзьям, купальники для Таиланда. Тебе придется носить…

– Ничего, – смеюсь, – донесу. Я у тебя здоровый.

– Да уж, ты у меня здоровый. Большой. Очень большой. Очень сильный. И очень глупый. И почему меня сразу к тебе не пускают? Или тебя ко мне. Я соскучилась…

И – снова смеется своим легким, серебристым смехом.

Мне кажется, что он у нее – какой-то совсем новогодний.

Как елочные игрушки.

И эти игрушки я не дам разбить никому, даже любимому кремовому коту с белой как снег грудкой и мягкими лапами.

Лучше сам разобьюсь…

…С Арамисом, кстати, Злата подозрительно легко подружилась.

Я даже немного взревновал.

Он у меня вообще-то парень своенравный.

И недоверчивый.

Скольких моих случайных подруг в свое время в кровь подрал, если они, с его кошачьей точки зрения, что-то в квартире неправильно делали.

А Злата просто вошла в мою холостяцкую берлогу, скинула отороченную мехом куртку, стянула черную шерстяную шапку, размотала длинный шарф и села на диван. И эта кремовая сволочь запрыгнула к ней на колени.

И никаких тебе, блин, прелюдий.

Сразу – умиротворенное мурчание.

Причем, сцуко, – до обидного обоюдное.

Как будто всю жизнь друг друга знают, ага.

Сидят, понимаешь, в обнимку, один башку подставляет, другая – ее почесывает.

А я?!

Я, выходит, чужой на этом празднике жизни?!

Не, ребят.

Так не пойдет.

Меня тоже любить надо.

Желательно – регулярно и с удовольствием…

…Вздохнул, оттащил ее чемодан в гардеробную, пошел ставить чайник.

Все, думаю, Дэн.

Вот ты, брат, и попался.

Надо же…

…Когда я проснулся, моей девочки рядом уже не было.

Зато на кухне отчаянно воняло подгоревшей до углей яичницей.

Вот тебе, блин, и позавтракали…

…Захожу на кухню – сидит, плачет.

– Я, – говорит, – Дан, плохая хозяйка. Совсем ничего не умею. Совсем…

И – снова в слезы.

А я, блин, и не знаю, – то ли утешать ее, то ли самому плакать, то ли ржать, как подорванному.

Яиц-то в холодильнике больше не предусмотрено.

А кроме яиц, кефира, пельменей и вареной колбасы там вообще ничего не бывает.

Ну, йогурт еще иногда.

Да бутылки с пивом.

Так уж заведено.

Обнял, вытер горькие детские слезы тыльной стороной ладони, погладил по легким, пушистым, разметавшимся после сна волосам.

– Нам, – говорю, – девочка моя, теперь обоим учиться придется. И не только яичницу готовить. Ничего страшного, научимся. А пока одевайся, пойдем завтракать. Тут неподалеку ресторанчик симпатичный открыли. Я туда хожу, когда дома жрать нечего.

Она тихонько смеется.

Сквозь слезы.

Вы летом дождик грибной видели?

– А часто у тебя бывает, чтобы дома совсем-совсем нечего было кушать?

– Часто, к сожалению. Я же один живу, понимаешь?

– Мужчина не должен жить один, – смотрит на меня серьезно. – Теперь с тобой жить буду я. Вот только университет закончу – и сразу приеду, хочешь?

– Хочешь, не хочешь, – ворчу, прижимая ее к себе. – Можно подумать, у меня выбор имеется.

Она отрывает голову от моей груди и внимательно смотрит мне в глаза.

Снизу вверх.

Но это – только пространственно.

А если по жизни, так очень даже может быть, что – наоборот.

– Выбор есть всегда, – говорит неожиданно серьезно.

И я сразу же вспоминаю, как эти слова говорил мне когда-то Али.