Читать книгу "Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон"

– Я знаю.

– Эм, родная, я лишь пытаюсь…

– Да, мам, я знаю. Но у меня и без того полно дел. – Эм разворачивается, собираясь выйти из кухни, и я замечаю, что край ее школьной юбки сзади забился в трусы, а на внутренней стороне бедра лесенка порезов.

– Эмили, что у тебя с ногой?

– Ничего.

– Но ты же порезалась. Ужас какой. Иди сюда. Что случилось?

– Ничего. – Она резко одергивает подол.

– То есть как это ничего? Я же вижу, у тебя кровь.

– Я упала с велика. Ясно?

– Ты же вроде говорила, что твой велик в ремонте.

– Я поехала на папином.

– Ты поехала в школу на Брэдли Уиггинсе?[22]

– Нет, на другом. На старом, дешевом. В гараже стоял.

– И упала?

– Угу.

– Как это?

– Меня повело на гравии.

– Бедная моя. И ногу порезала. А вторую ободрала. Подними-ка юбку, я посмотрю. Почему ты мне ничего не сказала? Надо помазать. Ты только погляди, какой ужас.

– Мам, пожалуйста, хватит.

– Дай посмотрю. Стой спокойно. Подними юбку, мне же ничего не видно.

– ОТСТАНЬ. ХВАТИТ. НУ ПОЖААААЛУЙСТААА! – Эмили отчаянно вырывается, сбивает с меня очки, и они летят на пол. Я наклоняюсь, подбираю их с пола. Левое стеклышко выпало. – Мам, ну сколько можно, – стонет Эмили. – Ты всегда говоришь не то. Всегда.

– Что? Я же ничего не говорила. Я просто хотела осмотреть твою ногу. Эм. Эмили, пожалуйста, не уходи. Эмили, вернись, пожалуйста. Эмили, ты же не можешь уйти в школу, не позавтракав. Эмили, я с тобой разговариваю. ЭМИЛИ!

Моя дочь, изрыгая серные клубы упреков, вылетает за порог, оставляя меня гадать, какой же проступок я совершила на этот раз, и входит Петр. Он стоял с сумкой инструментов у задней двери. Я вспыхиваю при мысли, что он слышал нашу перепалку и видел, как Эмили сбила с меня очки. Но я не верю, что она меня ударила по-настоящему. Наверняка это вышло случайно. Она не хотела.

– Извиняюсь, Кейт, я не вовремя?

– Нет-нет, что вы, все в порядке. Правда. Заходите. Прошу прощения, Петр. Эмили поранилась, упала с велосипеда, и считает, что я поднимаю шум на пустом месте.

Не дожидаясь просьб, Петр берет у меня очки, поднимает выпавшую линзу, которая так и валяется на полу у лежанки Ленни, и принимается вставлять в оправу.

– Эмили еще подросток. Мама, она же всегда не то скажет, верно?

Мне плакать хочется, но я вдруг смеюсь:

– Точно. Мать вечно делает что-то не то. По-другому просто не может. Хотите чаю? Сегодня у меня настоящий чай, вам понравится.

В новом своем духовном воплощении Ричард обзавелся целой коллекцией успокоительных чаев. Ревень и розмарин, одуванчик, лимон, крапива и лесной мед манука, а еще что-то в баночке, цвета мочи, под названием “Мятитация”. По совету Джоэли в феврале он преподнес мне чай с женьшенем: якобы помогает от приливов и ночной потливости. Подарок от всей души, хотя, если уж придираться, не лучший выбор для пылкого влюбленного на День святого Валентина. А ведь после того набора кастрюль от Джейми Оливера на Рождество я полагала, что хуже подарка Рич уже не придумает, однако оказалось, что до дна еще падать и падать. Петра, у которого добродушие и легкий нрав написаны на лице, непросто вывести из себя, но и он вздрогнул, когда я сообщила, что у меня кончился чай, и предложила вместо этого заварить ему одуванчик.

– В моей стране “надуванчик” говорят про того, кто надул в постель, как детки, – улыбнулся Петр, открыв характерные неровные зубы, каких у представителей британского среднего класса давным-давно не увидишь.

По-английски Петр говорит плохо, но ошибки его, как ни странно, полны очарования. Меня совсем не тянет его поправлять, как некогда Бена и Эмили, потому что, во-первых, это было бы высокомерно, а во-вторых, уж очень образно у него выходит (впрочем, с моей стороны это, кажется, тоже высокомерие). Совсем как с детьми. Ты их поправляешь, их речь становится все правильнее, и вот наконец в один прекрасный день они перестают говорить эти милые забавные вещи. Жаль, что нельзя отмотать назад и услышать от Бена “Я ехался быстро, правда, мамочка?”. Или как пятилетняя Эмили просит взять ее с собой в небоскреб “Им Пир с Тестом” (куда смешнее, чем Эмпайр-стейт, правда?) или приготовить на обед “пицгетти”. Или заявляет: “Я хожу в садик, а не в весельки!” Порой я вспоминаю, как же мне хотелось, чтобы они поскорее выросли и стало полегче, и понимаю, что теперь всю жизнь буду жалеть, что они выросли так быстро.

Я ставлю на “Агу” кастрюлю с водой и сотейник с оливковым и сливочным маслом. Чайник снова не работает: Петр отключил электричество. Принимаюсь методично чистить и резать лук, морковь и сельдерей для соуса болоньезе, нашего фирменного семейного блюда, которое утоляет любые печали. Готовлю я по рецепту Марчеллы Хазан и помню его наизусть, так что в голове всплывают ее старомодные, чуть церемонные комментарии. Молоко “придает желанную сладость”. Абсолютная правда: это тот самый волшебный ингредиент, который сроду не угадаешь. В кладовке – крохотной и темной, хоть глаз выколи, комнатушке за чуланом – нашариваю банку консервированных помидоров и натыкаюсь на паутину, словно из ужастиков студии “Хаммер”. Размером и формой паутина похожа на теннисную ракетку. Фу. Хватаю с кухни тряпку и протираю дощатые полки.

Я всегда мечтала об “Аге”. О домашнем хлебе и вкусном рагу, которое булькает на плите, а может, даже осиротелом молочном ягненке, что постепенно оживает в духовке. Непонятно, правда, где бы я раздобыла того ягненка, разве что в мясном отделе “Уэйтроуза”, такого уже и захочешь – не оживишь, но мечта есть мечта. Теперь-то я понимаю, что грезила о безупречной картинке из журнала, на которой к “Аге” обязательно прилагается Мэри Берри[23]. Наша же “Ага”, старая карга, покрытая полувековым слоем застывшего жира, знает лишь две температуры – комнатная и крематорий. А еще, по-моему, она меня терпеть не может. Вскоре после того, как мы переехали, я решила запечь цветную капусту с сыром, поставила противень на верхнюю полку в духовке, через десять минут с трудом открыла тяжелую дверцу, чтоб посмотреть, как там дела, и обнаружила прекрасный окаменевший лес из обугленных соцветий капусты, похожих на маленькие дубки.

Ричард, голодный и злой, с нетерпением дожидавшийся любимой цветной капусты с сыром, заявил, что это похоже на инсталляцию с каким-нибудь претенциозным названием типа “Физическая невозможность обеда в сознании умирающего от голода”. Этот случай вошел в золотую коллекцию баек о Криворукой Кейт, и я невольно замечаю, что когда он рассказывает об этом другим, то история кажется ему намного забавнее, чем тогда.