Читать книгу "Резус-фактор - Надежда Волгина"

Поднимаю глаза, которые она изучает какое-то время.

– Неси тетрадки и дневник. Жду тебя в гостиной…

Она поняла! Она все поняла по моим глазам.

Мать сидит на диване, а рядом лежит папин ремень – широкий, с металлической пряжкой. Протягиваю ей тетради, а руки уже даже не дрожат, а ходуном ходят. И из глаз катятся слезы.

– Не реви, тупица! – рявкает мама. – Сама виновата!..

Не проходит и пяти минут, как она находит свежую тройку. Какое-то время рассматривает красную завитушку, которую я ненавижу всей душой. Не учительницу, что вывела ее, и даже не мать, что сейчас жестоко меня накажет. Тогда мне казалось, что во всем виновата эта цифра, которую считала самой уродливой в мире.

– Ты не подготовилась к уроку? – встает мать и идет ко мне с тетрадкой в руке.

Если рискну попятиться от нее, будет только хуже.

– Подготовилась, – шепчу и не слышу собственного голоса.

– Значит, ты тупая? – вкрадчиво спрашивает она.

– Тупая! Безмозглая! Бестолочь! Идиотка!..

Много еще разных и очень обидных слов, которые впечатываются в мое сознание намертво – ничем не вытравишь. И каждое слово мать сопровождает ударом – она бьет меня, куда попадает, несчастной тетрадкой. С каждым ударом та становится все более мятая. И потом мне не разрешается заводить новую.

– Пусть все видят, какая ты никчемная! – говорит обычно мать.

Но это в заключении, а сейчас все только начинается.

– Снимай штаны и ложись на диван! – велит, отбрасывая измятую тетрадь в дальний угол.

Она бьет меня папиным ремнем. Ужасно больно! Каждый удар жалит нежную кожу. Но к этому я уже привыкла и даже научилась не рыдать в голос. Рыдания свои проглатываю, лишь из глаз катятся противные слезы.

– А знаешь, ты меня достала!..

Мать устала бить меня, сдувает прядь волос с лица. Она очень зла и распаляется все сильнее. Это что-то новое – раньше такого не было.

– Ты не понимаешь, когда с тобой по-хорошему! Значит, будет по-плохому…

Уходит, и на короткий промежуток времени я думаю, что на сегодня все закончилось. Но нет, я ошиблась. Мать возвращается и что-то сыплет на пол в углу комнаты.

– На колени! – велит голосом, от которого мне всегда сильно хочется в туалет по-маленькому. Так сильно, что едва получается сдерживаться. – Быстро!..

Горох. В углу насыпан горох. И на него я становлюсь коленями. Моментально те простреливает резкая боль, и я закусываю до крови губу, чтобы не заскулить. Иначе будет только хуже…

– Стой, пока не разрешу встать.

Мать уходит, а я стою. Рыдаю молча. Больно ужасно. Но мука моя не длится долго – на обед с работы приходит отец.

– Людка, ты совсем чокнулась?! – кричит он, поднимая меня с колен и прижимая к себе. – Что же ты за зверь!..

Но рычит как зверь он, и глаза его наливаются кровью.

– Посиди тут, не выходи, – шепчет мне на ухо, опускает на диван и целует в макушку. – Не выходи, что бы ты ни услышала…

Я замолчала. Все же, эмоции не до конца умерли во мне, и тот день вспоминать оказалось сложно.

– Ты сейчас про себя рассказывала? – спросила Инга, и на глазах ее я заметила слезы.

Меньше всего мне нужна была чья-то жалость, но я понимала, что мой рассказ не может не вызвать ту.

– Про себя и про женщину, которую ты называешь моей матерью, – усмехнулась я. – В тот день отец ее жестоко избил, хоть никогда до этого даже пальцем не трогал. Даже тогда, когда он видел, как она бьет меня, разве что, останавливал и орал на нее, но не бил. Да и чаще она это делала, когда его не было дома. А тогда избил… и потом напился до беспамятства. Ночью мать ему отомстила – избила так, что он потом две недели лежал в больнице. Не знаю, как ей тогда удалось избежать правосудия. И меня она с тех пор не трогала даже пальцем, вообще перестала замечать. Отец же, когда вписался из больницы, начал пить по-черному, трезвым я его больше не видела. Пить и бить мать… А через год он умер – захлебнулся в собственной рвоте.

Ну вот я и сделала это – рассказала историю своего детства. Стало ли мне легче? Нет. Потому что все это было на самом деле, и изменить уже ничего нельзя. Но я не жалела, что рассказала, и была благодарна Инге за слезы жалости.

– Никогда не думала, что скажу это, но твоя мать – тварь! – крепко обняла меня Инга. – Но у тебя есть я. А скоро будет и малыш. Не думай больше об этом и прости, что напомнила.

После ужина у меня снова образовался вечерний субботний вакуум, когда нечем занять себя, и никто не может составить тебе компанию, когда хочется думать о светлом и радостном, но в голову лезут совсем не такие мысли. Еще и от воспоминаний никак не получалось избавиться. И дождь, настоящий весенний с грозой, что зарядил надолго, не улучшал настроения.

Ингу я проводила еще до ужина и радовалась, что та успела уехать до особенно сильного ливня. Она даже отзвонилась и доложилась, что добралась хорошо.

Лора коротала вечер в компании мужа, и становиться третей лишней мне не хотелось, хоть они и звали меня присоединиться.

В апартаментах отсиживаться тоже было скучно, и даже мысль что-то почитать или посмотреть кино не привлекала.

В общем, я решила навестить Наташу, а перед этим увидела с балкона ее маму в компании какого-то мужчины, выходящих из здания клиники. Должно быть, они навещали дочь вдвоем с отцом, которого я раньше не видела. Значит, Наташа одна и пообщаться с ней можно спокойно.

– Привет! Как дела? – бодро поинтересовалась я, входя в палату и радуясь, что кроме девушки там больше никого нет.

– Никак, – посмотрела она на меня и отвернулась к окну.

Я подошла ближе к кровати и заметила, что она плачет.

– Что-то случилось? – аккуратно спросила.

– Почему мне не дают его кормить? Я даже не видела его после родов! Мама говорит, что с ним все в порядке, а я не верю!.. – и она заплакала пуще прежнего.

Я же растерялась.

– Наташ, тебе нельзя плакать сейчас – молоко пропадет, – ничего лучше не придумала я.

– Да и плевать! – в заплаканных глазах мелькнула злость. – Из-за него у меня грудь болит, и поднялась температура. Уж лучше пусть его совсем не будет. Противно чувствовать себя инвалидом!

– А сцеживать ты пробовала? Температура, видно, из-за застоя молока в груди…

– Мне сегодня сцеживала медсестра, так я чуть не сдохла – такая адская боль. На стенку лезла от нее. А завтра она опять придет сцеживать.

– Так делай это сама, не так больно будет.