Читать книгу "Vive le basilic! - Вера Камша"

Депутат де Шавине отнюдь не спешил к ставшей вдруг очень оживленной мадемуазель. Поль успел описать внешность Анри, немало тому польстив, потом к ним присоединился банкир, и разговор вернулся к так и не спевшему «Мое проклятие тирану!» тенору. Эжени незаметно отошла и немедленно была увлечена в эркер. Пробило одиннадцать, и Дюфур стал прощаться; его особо не удерживали, хоть и просили приходить еще. Напоследок Поль покосился на эркер: запоздавший депутат что-то говорил мадемуазель, та слушала, опустив глаза, затем пару заслонили. Последний, кого уже с порога видел Поль, был мсье Дави. Он дымил сигарой и громко рассуждал о природе василисков.

Глава 4

В том, что «Жизнь» не успокоится, в «Бинокле» никто не сомневался, но утром редакцию ожидал сюрприз. Ядовитый, хоть и не смертельно, ответ мало того что был подписан, его подписал не журналист и даже не издатель, а обретающий всю боˆльшую известность депутат Брюн. То ли соратник и правая рука, то ли соперник и завистник Маршана крупным шрифтом объявлял городу и миру, что не боится ни мертвого императора, ни коррумпированной полиции, ни продажных писак, ни лицемерных политиканов, готовых на любую низость и на любое преступление, чтобы упрочить свое влияние и обокрасть свой народ. Особую пикантность ситуации добавляло то, что в это же утро на привокзальном пустыре нашли зарезанного Гарсию, чего отважный депутат, разумеется, предвидеть не мог.

Подающий надежды радикал оплакивал гибель немолодого легитимиста с достойной лучшего из крокодилов слезливостью и клялся довести дело покойного до конца, стерев с лица земли Басконскую колонну, а вместе с ней – память о тиране и страх перед оным. Брюн довольно изящно намекал, что смертоносный коньяк оказался в кабинете простуженного и потому не различавшего вкуса и запаха де Гюра отнюдь не случайно. В конце депутат задавался вопросом, по-прежнему ли барон Пардон в столице или же в страхе перед ящерицами бежал в Эрец-Куш, сохранив инкогнито и предоставив отвечать за свои слова живущим на подачки правительства коллегам.

Ниже «Жизнь» поставила «к несчастью, незавершенный памфлет нашего великого Пишана» о яйце басконского василиска, что в навозной куче нынешнего Кабинета высиживает[8]господин премьер. Прерванное поддельным коньяком негодование дополняла карикатура. Художник взял за основу средневековые миниатюры, но сидящая на яйце жаба обрела портретное сходство с главой Кабинета, навоз изображала кипа газет с надписями «Бинокль», «Эпоха», «Сирано» и «Оракул», а голову вылупляющегося чудища вместо петушиного гребня венчал все тот же знаменитый берет. Дальше следовал комментарий самого Маршана, требовавшего разбить пресловутое яйцо, пока крылья рожденного из него чудовища не скрыли солнце.

– Ага, – удовлетворенно крякнул патрон, – их зацепило крепче, чем думалось. Молодец, Дюфур, мы быстро отыгрываем очки!

– Я бы сказал, уже отыграли и теперь идем в плюсе, – подхватил Жоли. – У нас три возможности ответа. Интервью премьера по ряду злободневных вопросов – за исключением дела Гарсии, само собой, тут довольно информационной заметки; именной памфлет, после которого к нам пожалуют секунданты, или же сообщение от редакции, что к мсье Брюну послано.

– Интервью премьера будет уместно после разрешения вопроса, – отсек первую возможность патрон. – А вот дуэль нам не помешает, как и Брюну, но это уже забота Маршана. Остается решить с вызовом. Ответный памфлет привлечет дополнительное внимание, но читатели чаще симпатизируют оскорбленной стороне, а на данном этапе оскорблены мы.

– Что тебе больше нравится? – Жоли хлопнул Поля по плечу. – Ждать или догонять?

Дюфур неторопливо закурил. В его жизни дуэли случались не раз, и было бы странно, окажись иначе, – в газетно-политической среде поединки давно стали признаком хорошего тона. Стучали клинками и стрелялись господа журналисты, издатели, депутаты, адвокаты… Подавляющее большинство пуль летело мимо, но послушать, как они свистят, надлежало каждому уважающему себя участнику игры по имени жизнь. Сотрудники «Бинокля» дуэлировали три-четыре раза в год, не реже, но все последствия на памяти Дюфура ограничились продырявленной полой сюртука Жоли и простреленным плечом некстати чихнувшего Бланшара.

– Я бы предпочел побыстрее, – выбрал Поль. – Признаться, меня начинают раздражать василиски. При императоре это было хотя бы свежо.

– Не исчерпавшая себя тема раздражать не может, – укорил подчиненного Жоли. – Кого берем вторым секундантом? Русселя?

– Брюн наверняка явится хотя бы с одним коллегой. – Патрон прикрыл глаза и затянулся почти докуренной папиросой. – Было бы неплохо, если бы вторым секундантом с нашей стороны тоже выступил депутат. Лучше всего член партии центра, но не слишком близкий к Кабинету… Придется телеграфировать.

* * *

– Иногда отказать невозможно, – как всегда негромко, сказал Жером. – Брюн – мой коллега и в данном случае единомышленник. Мало того, он сделал то, что намеревался сделать я, но я дал слово мадемуазель не трогать басконца.

Эжени промолчала. Для Жерома ее просьба была обычным капризом, он не знал правды, а объясниться девушка не решалась. Это слишком бы напоминало статьи «Оракула», который презирал не только жених, но и отец.

– Не знаю, не знаю. – Маркиз задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – До недавнего времени я не замечал за вами никаких чувств к императору, он вам был глубоко безразличен, и вдруг…

– Папа, – остановила отца Эжени, – не надо.

– Все хорошо, курочка. – Маркиз вынул платок и тут же его убрал. – Не знать, конечно, приятно, но вся беда в том, что мы уже знаем. Газеты сходят с ума, и эта дуэль лишь прибавляет миру безумия. Я бы еще понял, вступись Дюфур за своего кумира, но этот молодой человек не из поклонников басконца. Вот Сент-Арман, тот императора боготворит, но они с покойным де Гюра предпочитали пистолетам карты. Вы следите за моей мыслью?

– Конечно, – мягко сказал Жером, и Эжени поняла, что он понимает отца не больше, чем она сама. – Как я уже говорил, у меня не было выбора. Брюн обратился именно ко мне.

– Вы ведь читали «Эдипа»?

Эжени делано засмеялась:

– Папочка, как хочешь, но я за твоей мыслью уследить не могу.

– Неужели? Сфинга, как ты помнишь, предсказала Эдипу, что он женится на собственной матери. Юноше это не понравилось, и он, подумав, взял в жены девицу младше себя. Правда, та оказалась его сестрой, но во времена Олимпийцев к инцесту относились спокойно. У вас был выбор, барон, и вы выбрали.

– Хорошо, – все так же мягко сказал де Шавине, и Эжени захотелось его поцеловать, – я выбрал то, что считал правильным.

– Надеюсь, ваш Брюн – приличный человек, – великодушно предположил маркиз, – хотя современные дуэли утратили всяческий смысл. Эти безобразные протоколы, эти уведомления в префектуру… Фи! В мое время требовались хотя бы дерзость и умение.