Читать книгу "Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан"

В Соединенных Штатах изначально не было сильной поддержки той или иной стороны конфликта, который, казалось, не имел никакого отношения к интересам американцев. «Я снова и снова благодарю Бога за Атлантический океан», – писал Уолтер Пейдж, американский посол в Лондоне. Элиты, либералы и люди, жившие на Восточном побережье США или имевшие семейные связи с Великобританией, склонялись в сторону Антанты, но значительное меньшинство – возможно, четверть американцев были выходцами из Германии. И у большого ирландского католического меньшинства имелись веские причины ненавидеть Великобританию. Когда началась война, Вильсон оторвался от ложа умирающей жены, чтобы дать пресс-конференцию, на которой он провозгласил, что Соединенные Штаты сохранят нейтралитет. «Я хочу, – сказал он, – гордиться тем, что Америка, если никто другой, сохраняет самообладание и готова со спокойными мыслями и неизменной целью помочь остальному миру». Потребовались уловки Германии – или, конкретнее, высшего ее руководства, чтобы принудить американцев забыть о своем нейтралитете. В 1917 г. Соединенные Штаты, выведенные из себя нападениями немецких подводных лодок на их корабли и новостями, которые англичане услужливо передавали в Вашингтон, о том, что Германия пытается уговорить Мексику и Японию напасть на США, вступили в войну на стороне Антанты.

К 1918 г. объединенные силы их врагов были слишком велики для Центральных держав, и один за другим они стали искать мира, пока Германия, наконец, не запросила прекращения огня. Когда 11 ноября пушки замолчали, мир сильно отличался от того, каким он был в 1914 г. По всей Европе разногласия в обществе, которые временно погасли в начале конфликта, снова возникли, пока тянулась война, делая ее бремя все более тяжелым. По мере распространения социальных и политических волнений старые режимы испытывали серьезные трудности, будучи неспособными сохранить доверие своих народов или оправдать их ожидания. В феврале 1917 г. царский режим в конце концов рухнул, и слабое Временное правительство, пришедшее ему на смену, было, в свою очередь, изгнано десять месяцев спустя новой революционной силой – большевиками Владимира Ленина. Для спасения своего режима, который подвергся нападению его политических соперников и остатков старой власти, Ленин заключил мир с Центральными державами в начале 1918 г., уступив им огромные куски российской территории на западе. Пока одни русские воевали с другими русскими в жестокой Гражданской войне, народы, порабощенные Российской империей, воспользовались этой возможностью, чтобы отделиться. Поляки, украинцы, грузины, азербайджанцы, армяне, финны, эстонцы и латыши – все получили (некоторые лишь ненадолго) независимость.

Австро-Венгрия распалась на части летом 1918 г., ее национальные проблемы в конечном счете оказались для нее слишком велики. Ее поляки соединились с теми, которые внезапно освободились от России и Германии, чтобы создать впервые за более чем вековой период Польское государство. Чехи и словаки объединились в неустойчивом союзе и образовали Чехословакию, а южные славяне Дуалистической монархии в Хорватии, Словении и Боснии присоединились к Сербии и образовали новое государство, которое станет известным как Югославия. Венгрия, сильно уменьшившаяся за счет потери Хорватии и мирных урегулирований после войны, стала независимым государством, в то время как то, что осталось от владений Габсбургов, превратилось в маленькое государство Австрию. Из других Центральных держав Болгария тоже пережила революцию, и Фердинанд, хитрый до последнего, отрекся от престола в пользу своего сына. Османская империя тоже рухнула; одержавшие победу члены Антанты отняли у нее ее арабские территории и большую часть владений, которые у нее оставались в Европе, оставив ей только исконные турецкие территории. Последний султан Османской империи в 1922 г. тихо отправился в изгнание, и ее новый светский правитель Кемаль Ататюрк приступил к созданию современного Турецкого государства.

Когда немецкие армии потерпели поражение летом 1918 г., народ Германии, который держали в неведении Гинденбург и Людендорф, занимавшие тогда господствующее положение в правительстве, гневно отреагировал против всей системы власти. Какое-то время, когда матросы и солдаты взбунтовались, а Советы рабочих захватили власть в местных органах управления, казалось, что Германия может последовать по пути России. Кайзер неохотно и вынужденно отрекся от престола в начале ноября 1918 г., и социалистами была провозглашена новая республика, которая, как оказалось, сумела обуздать революцию.

И хотя победившие державы получили свою долю беспорядков – к 1918 г. во Франции, Италии и Великобритании прошли мощные забастовки и демонстрации – старый порядок там удержался на какое-то время. Но Европа как единое целое уже не была центром мира. Она растратила свои огромные богатства и истощила силы. Народы ее империй, которые раньше в основном молча соглашались на управление собой извне, пришли в движение, их уверенность в том, что их иностранные хозяева знают все лучше остальных, непоправимо пошатнулась за четыре года жестоких сражений в Европе. Новые национальные лидеры, многие из которых воевали и своими глазами видели то, что может сделать европейская цивилизация, потребовали самоуправления сейчас, а не в каком-то далеком будущем. «Белые» доминионы Великобритании были согласны остаться в империи, но только при условии расширенной автономии. Новые игроки за пределами Европы стали получать бóльшую роль в мировых делах. На Дальнем Востоке Япония приобрела бóльшую силу и уверенность и заняла главенствующее положение в своем регионе. По другую сторону Атлантики Соединенные Штаты стали главной мировой державой, вой на еще больше подстегнула развитие ее промышленности и сельского хозяйства, а Нью-Йорк все больше и больше становился центром мировых финансов. Американцы считали Европу старой, пришедшей в упадок и конченой – и многие европейцы были с ними согласны.

Война не только уничтожила многое из европейского наследия и миллионы людей, но и ожесточила многих из тех, кто в ней уцелел. Националистические чувства, которые поддерживали европейцев во время войны, приводили к немотивированным убийствам гражданских лиц, будь то немцы в Бельгии, русские в Галиции или австрийцы в Боснии. Оккупационные армии сгоняли гражданских лиц на принудительные работы и выдворяли людей «не той» этнической принадлежности. После войны в большей части Европы для политической жизни были характерны насилие, частые убийства и ожесточенная борьба между оппозиционными партиями. И новые фанатичные тоталитарные идеологии типа фашизма и русского коммунизма заимствовали организацию и дисциплину военных, а в случае фашизма – еще и черпали вдохновение в самой войне.

Великая война ознаменовала резкое изменение европейской истории. До 1914 г., несмотря на все свои проблемы, Европа надеялась, что мир станет лучше, а человеческая цивилизация движется вперед. После 1918 г. верить в это уже было невозможно для европейцев. Когда они оглядывались назад на свой исчезнувший довоенный мир, они могли испытывать только чувство потери и утраты. В конце лета 1918 г., когда степень поражения Германии стала явной, граф Гарри Кесслер возвратился в свой старый дом в Веймаре, в который он не приезжал много лет. И хотя Кесслер оказался вовлеченным в националистическую лихорадку в 1914 г., он давно уже начал сожалеть, что война вообще началась. Его старый кучер и собака ждали его на железнодорожном вокзале и приветствовали так, будто он отсутствовал всего несколько дней. Его дом, как он вспоминал, подобно Спящей красавице ждал его, совсем не изменившись: «Картины импрессионистов и неоимпрессионистов, ряды книг на французском, английском, итальянском, греческом и немецком языках, скульптуры Майоля, его излишне могучие, коренастые женщины, его прекрасный обнаженный мальчик, слепленный с маленького Колина, как будто был все еще 1913 г., и многие люди, которые были здесь, а сейчас уже мертвы, пропали без вести, рассеяны по свету или являются врагами, могут вернуться и начать жизнь в Европе заново. Дом казался мне маленьким дворцом из «Тысячи и одной ночи», полным сокровищ и полустертых символов и воспоминаний, которые кто-то, заброшенный из другого века, мог только лишь попробовать на вкус. Я нашел посвящение от Д'Аннунцио; персидские сигареты из Исфагана, привезенные Клодом Ане; бонбоньерку с крестин младшего ребенка Мориса Дени; программу выступлений русского балета 1911 г. с изображениями Нижинского; тайную книгу лорда Лавлейса – внука Байрона о его инцесте, присланную мне Джулией Уорд; книги Оскара Уайльда и Альфреда Дугласа с письмом от Росса; и – все еще нераспакованный – серьезно-комический шедевр Роберта де Монтескью довоенных лет – портрет графини Кастильоне, которую он любил и после ее смерти, – ее ночная сорочка лежала в драгоценном футляре или небольшом стеклянном гробу в одной из его залов для приемов. Как чудовищно судьба взбесилась из этой европейской жизни – именно из нее, – будто вторая кровавая историческая трагедия возникла из игры в пастухов и легкого духа Буше и Вольтера. То, что век движется не к более прочному миру, а к войне, мы на самом деле знали, но и не знали в то же время. Это было какое-то мимолетное чувство, подобное мыльному пузырю, внезапно лопнувшему и исчезнувшему без следа, когда дьявольские силы, которые пузырились и булькали, созрели»[1838].