Читать книгу "Башня у моря - Сьюзан Ховач"

Тень упала на нас.

– Нед, дорогой, вот возьми, – сказала Нэнни. – Выпей. Это теплое молочко. Ты же помнишь, как любил теплое молочко?

– Спасибо, миссис Грей, – тут же произнесла Керри рассудительным, взрослым голосом. – Пожалуйста, дайте мне немедленно знать, когда появятся мисс де Салис и доктор Кагилл.

– Да, миледи, – ответила Нэнни.

– Как себя чувствует Шон Джойс?

– Ничего, миледи. Я плотно забинтовала ему руку, и он лежит на койке в будуаре.

– Хорошо. Проследите, пожалуйста, чтобы мисс Камерон не выпускала детей из детской. Они пока ни в коем случае не должны спускаться вниз.

– Хорошо, миледи, – отозвалась Нэнни.

Тень растаяла. Мы с Керри остались вдвоем.

– У меня был обморок? – спросил я, глядя на кружку с молоком, над которым поднимался парок.

– Нет, дорогой, ты разве не помнишь? Ты вел себя очень спокойно, смело и разумно. Всем сказал, что нужно делать. Все слышали выстрелы и прибежали туда, а ты приказал Нэнни, чтобы она перевязала раненую руку Шона, потом послал Фланнигана за тетей Маделин и доктором Кагиллом, схватил детей и затолкал их наверх с мисс Камерон, а после отнес мать назад в спальню.

– Что она сказала мне? Что она сделала? Что случилось?

– Дорогой, она упала в обморок – ты не помнишь? Была без сознания. Ты приказал ее горничной оставаться с ней, потом увидел меня и сообщил, что хочешь присесть. И тогда я привела тебя сюда.

Я не сводил взгляда с кружки. Над молоком все так же курились завитки пара.

– Я так ужасно устал, – проговорил я наконец.

– Тебе нужно лечь. Немедленно.

– Но кто-то должен тут распоряжаться.

– Я буду распоряжаться. Давай я тебе помогу раздеться.

Она еще не успела стащить с меня туфли, а я уже заснул и спал шестнадцать часов. Когда же наконец проснулся в четыре часа дня, то увидел тетю Маделин у своей кровати.

4

– Я себе никогда не прощу, никогда, – шептала тетя Маделин. – Я совершила нечто ужасное, отвратительное.

Ее глаза горели скорбью, и я увидел, как по ее пухлым щекам потекли слезы.

– Тетя Маделин…

Я испытывал скорее недоумение, чем ужас. В первый раз разглядел в ней что-то человеческое и понял, что зря считал ее догматической святой, которая всегда знает, что правильно, а что нет, и проводит в жизнь свои решения, невзирая на последствия.

– Что вы сделали? – прошептал я.

– Солгала. Я делала это во благо. Действовала так, будто я Бог, а потом Бог наказал меня. – Она вытащила изящный кружевной носовой платок, промокнула щеки и сделала еще одну попытку объясниться. – Речь о последней болезни твоего отца. Я чувствовала: что-то там не так. Не скажу точно, когда вспомнила про мышьяк, но вспомнила и тогда поняла. Твоя мать попросила у меня немного вскоре после возвращения в Кашельмару. Это было, конечно, задолго до смерти твоего отца, но мыши – всегда такая проблема, и Сара позже взяла у меня большой запас, чтобы хватило надолго. Так что я знала о наличии мышьяка в Кашельмаре. Я подумала о черничном ликере, который она ему привезла, но, когда обыскала его комнату, оказалось, что он к ликеру не прикоснулся. Но там был графин – такие используют в кабаках, и я сразу же поняла, что произошло. Она принесла его на дне своей корзинки с подарками, а потин в нем был отравлен. Сара знала, что ликер он не станет пить – сделает два-три глотка, и все. Но еще она знала, что человек его привычек никогда не оставит недопитым графин с потином. Боже мой, я понятия не имела, что мне делать…

Я не сводил с нее глаз. Говорить не мог. Промокнув еще раз щеки, она продолжила дрожащим голосом:

– Я попыталась представить, что с ней случится, если это обнаружат, но не могла заставить себя думать об этом. Четверо детей… а тебе еще и без того досталось. А я была предана Саре. Я думаю, ты вспоминаешь только ссоры между нами, но я очень любила ее, видела, как она страдала все последние годы с Патриком… еще этот жуткий тип Макгоуан – я знала, что она пережила. Мне казалось несправедливым, если Сара будет страдать и дальше… и она была такой преданной матерью… заслуживала наконец хоть немного счастья. Патрик мой брат, но поверь мне, Нед, он бы долго не прожил. И уже страдал болезнью печени, а количества спиртного, которые он поглощал ежедневно, были воистину смертельными. И поэтому я убедила себя, что живые важнее мертвых. Я сказала себе, что мой долг – защитить вас, детей. И замолчала это убийство.

– Тетя Маделин… – Больше я не мог произнести ни слова. Я просто взял ее руку и сжал.

– Это не составило труда. Я вымыла графин, в котором был потин, и, когда доктор Кагилл вернулся, сообщила ему, что Патрик страдал расстройством печени. И причина его смерти не вызывает ни малейших сомнений. Доктор Кагилл поверил мне. И почему бы ему не поверить? Я тридцать лет ухаживала за больными, видела, как умирали пьяницы здесь, в Ирландии. Видела много смертей. Доктор Кагилл абсолютно доверял моему суждению. А потом… – В ее глазах снова засверкали слезы. – Потом умер Дэвид. Сара просила меня дать ей еще мышьяка, и я дала, хотя и не без колебаний. Я сделала это по нескольким причинам. Наименее важная из них в том, что я не хотела возбуждать ее подозрения отказом, к тому же знала о том, что Кашельмара и в самом деле наводнена мышами. Но главная причина в том, что я даже и представить себе не могла, что найдется кто-то еще, кого она захочет убить.

– И она любила дядю Дэвида.

– Именно. Как можно было предположить, что у нее возникнет нужда убить его? Но потом… когда я узнала… Нед, ты и представить не можешь мои душевные муки. Они не прекратятся до самой моей смерти. Если бы я не промолчала, Дэвид был бы жив.

– Вы сделали то, что считали лучшим, тетя Маделин. По-другому вы поступить не могли бы.

– Делать то, что лучше, недостаточно. Нужно делать то, что считаешь правильным. Я не должна была пытаться защитить вас, детей. Я обязана была верить, что Господь вас защитит. Всю свою взрослую жизнь я проповедовала Слово Господне и жила той жизнью, для которой Он меня предназначил. Но когда передо мной встала страшная дилемма, оказалось, что моя вера недостаточно крепка.

Я дал ей поплакать несколько секунд, потом уточнил:

– Значит, вы знали про дядю Дэвида?

– Я не готова была обсуждать это с тобой. Чувствовала, что в состоянии говорить об этом только с Томасом, и нервы мои были так напряжены, что я не могла ничего предпринять, прежде чем не посоветуюсь с кем-нибудь. Я была так расстроена… потрясена… не в себе.

– Дядя Томас поймет, когда приедет…

– Он уже здесь. Приехал час назад. Знаю, он хочет как можно скорее побеседовать с тобой. Я ему скажу, что ты проснулся.

– Хорошо.

Я сел на кровати, обнял ее, поцеловал.

– Дорогой Нед, – пробормотала она, прижимая меня к себе, – какое жуткое бремя ложится на твои плечи!