Читать книгу "Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс"

Бесчеловечные, некомпетентные микроменеджеры, пренебрегающие исполнением своих основных конституционных обязанностей (например, своевременного распределения ассигнований), увлеченные лоббированием лицемеры, эгоисты, нередко ставящие свои интересы выше интересов страны, – таково мое мнение о большинстве конгрессменов США.

Потребовались поистине чрезвычайные усилия Роберта Рангела, чтобы удерживать меня от эмоциональных всплесков на слушаниях, чтобы заставить и далее совершать положенные звонки и наносить визиты вежливости, чтобы выслушивать болтовню конгрессменов и мило им улыбаться. Роберт много лет проработал в аппарате комитета палаты представителей по делам вооруженных сил, был, помимо прочего, главой этого аппарата, а потому воспринимал происходящее под иным углом зрения – к счастью для меня и для дела. Он приучился пропускать мимо ушей оскорбительные замечания и игнорировать поведение конгрессменов (привычка – великая сила) и сосредоточился целиком и полностью на «обеспечении» доброй воли и необходимых законопроектов. Его мудрость и твердая рука отлично скрывали мои чувства, а ровный голос заглушал на Капитолийском холме мой зубовный скрежет. Ничего личного, просто политика, очередная война, каких хватало с избытком.

Рангел знал из собственного опыта (и поделился со мной этим знанием), что любой министр обороны рискует потерпеть позорное поражение в Капитолии, если не позаботится о надежной поддержке среди конгрессменов (ни в коем случае не партийной!) и не будет пользоваться их уважением. Неспешное утверждение (или отказ в утверждении) представленных министерством кандидатур, требование обязательной муторно-мелочной отчетности, установление законодательных ограничений, бюджетные голосования, длительные слушания – у конгресса немало способов сделать жизнь министра по-настоящему тоскливой. И потому на протяжении четырех с половиной лет я послушно ездил в Капитолий, встречался с тамошним руководством, беседовал с лидерами партийных фракций, общался с комитетами и отдельными конгрессменами. Я выступал на слушаниях, держался намеренно вежливо, демонстрируя тем самым, сколь хамски ведут себя иные конгрессмены. Будущим министрам не помешало бы усвоить «правила Рангела» – это пригодится в любой ситуации.

Американская политика всегда была откровенно партийной, причем эта практика восходит еще к отцам-основателям, но мы все же редко ощущали такой накал страстей, как в мою бытность министром; партийные распри мешали правительству выполнять даже базовые функции, а уж тем более решать сложные и щекотливые проблемы, стоявшие перед страной. Полагаю, это связано с непрекращающейся схваткой между конгрессом и президентом (я наблюдал сию картину и при Буше, и при Обаме), а также – с ослаблением умеренного «центра» обеих партий в конгрессе. Прогресс в Америке исторически обеспечивали мыслители и идеологи как левого, так и правого крыла, но лучшие из идей, принятые в качестве законов, рождались на основе компромисса. Ныне умеренность приравнивается к отсутствию принципиальности, а компромисс – к «продажности». Проблема гораздо глубже, чем личный антагонизм; я видел, как она нарастает, с момента своего первого появления в Вашингтоне в 1966 году. Как министру мне сильно не хватало «строителей мостов» – а большинство из них покинули конгресс вследствие разочарования в нынешней деятельности палаты представителей и сената.

Партийный паралич, который мы наблюдаем сегодня, является результатом перемен – структурных, исторических, отчасти неподвластных правительству, – которые происходили на протяжении нескольких десятилетий, и ситуацию не исправить, просто поменяв состав конгресса. Во-первых, избирательные округа теперь сугубо партийные, благодаря чему почти все места в конгрессе – возможно, за исключением 50 или 60 из 435, – «навечно» закреплены либо за Республиканской, либо за Демократической партией. В итоге избирательные кампании превратились в партийные праймериз[145], на которых кандидатов вынуждают соответствовать «глубинным» элементам партийной идеологии.

Чтобы справляться с наиболее трудноразрешимыми и сложными вызовами, нужна последовательная стратегия, которую будут реализовывать несколько президентов и созывов конгресса подряд. А для этого требуется двухпартийность. Лучший исторический пример здесь – «холодная война», когда, несмотря на значительные расхождения в тактике и действиях, основные «контуры» стратегии сдерживания СССР оставались неизменными при девяти сменявших друг друга президентских администрациях, которые представляли обе политические партии. Ныне же партия, побеждая на выборах, стремится навязать другой стороне свою программу, прибегая к грубому политическому давлению. Компромисс пал жертвой времени, как и двухпартийная стратегия и политика, которая может и должна оставаться стабильной на протяжении ряда лет, дабы успешно преодолеть стоящие перед страной проблемы.

Вопреки общепринятому мнению, об уменьшении влиятельности «центров власти» конгресса стоит пожалеть, особенно председателям комитетов, которые, возможно, блюдут партийную дисциплину, но одновременно являются людьми, склонными к сделкам и способными обеспечить соблюдение этих сделок в рамках своих комитетов и партийных соглашений. Так называемая реформа перехода от назначения председателей комитетов исключительно на основе старшинства к их избранию по партийным спискам оказалась лекарством хуже болезни и изрядно ослабила позиции конгресса в управлении.

Еще одна перемена к худшему в конгрессе – сокращение рабочей недели до трех дней, со вторника по четверг. Минули те времена, когда конгрессмены жили в домах по соседству, сообща играли в покер или гольф и часто ужинали вместе. Их семьи знакомились между собой, нередко заводили дружбу, невзирая на политические симпатии и антипатии. Теперь, проводя в столице от силы три дня каждую неделю, они едва знакомы даже с членами собственной партии, не говоря уже о представителях иного крыла. В этих условиях трудно завоевывать доверие и строить отношения, необходимые, чтобы добиваться цели.

Также на протяжении десятилетий происходили колоссальные перемены в качестве и роли средств массовой информации, и это тоже повод для беспокойства. Когда я впервые оказался в правительстве, почти сорок восемь лет назад, в стране доминировали три телевизионные сети и горстка газет, в значительной степени отфильтровывая наиболее экстремистские или хамские точки зрения. Сегодня, при наличии сотен кабельных каналов, блогов и других электронных СМИ, слишком часто профессиональная честность и «устаревшие» стандарты и практика журналистской работы приносятся в жертву актуальности. Любая точка зрения – в том числе откровенно экстремистская – имеет все возможности для мгновенного распространения. И, как кажется, чем язвительнее та или иная фраза, тем больше внимания к себе приковывает. Эта система, очевидно, более демократичная и открытая, но я считаю, что она огрубляет и опрощает национальный политический диалог.

Эти «опорные» элементы современной демократии и гражданского общества прочно укоренились. Но президенты и конгрессмены вовсе не беспомощны и могут справиться как с партийным параличом, так и с размежеванием. Они могли бы начать с восстановления вежливости и взаимного уважения; снова научиться слушать и слышать друг друга; строго отслеживать целенаправленное искажение фактов и не притворяться, будто им известны ответы на все вопросы, а их противники – все равно что адские демоны. И, разумеется, вспомнить, что сначала – страна, а уже потом твоя партия и ты сам.