Читать книгу "Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн"

Доктор Роум сообщил Эрнесту: «По моему мнению, вы полностью восстановились после заболевания, и я не вижу причин ожидать какие-либо дальнейшие трудности». Он заметил Эрнесту, что гипертензивные свойства резерпина вызывали депрессию и беспокойство, усугублявшиеся приемом риталина, выписанного для устранения побочных эффектов. Врач посоветовал Эрнесту продолжать прием анксиолитика либриум до тех пор, пока Эрнест не вернется «к нормальному образу жизни», и добавил к нему туинал, успокоительное. (Неясно, когда Эрнест начал принимать либриум). Он сказал, что исключает резерпин потому, что он имеет побочный эффект в форме депрессии (как считалось в то время) и что этот препарат не будет Эрнесту назначаться «если на то не возникнет абсолютной необходимости» – в случае повышенного кровяного давления или острых симптомов психического заболевания, неясно. (Как уже отмечалось выше, учитывая недавние данные о том, что резерпин, он же серпасил, не вызывает депрессии, можно сделать вывод, что доктор Роум, как и доктор Савьерс[114] до него, могли причинить Эрнесту больше вреда, чем пользы, исключив препарат из схемы лечения – при том, что тогда, конечно, никто не мог об этом подозревать). Опять же, трудно понять, почему врачи клиники Мейо не назначили Эрнесту трициклические антидепрессанты, такие как тофранил, или антипсихотики, например стелазин или торазин.

Несмотря на то что врачи разрешили Эрнесту вернуться домой в середине января, погода не благоприятствовала поездке, и Эрнест воспользовался этим временем, чтобы продиктовать ответы на письма поклонников, а также отправил письма редактору Гарри Брагу в «Скрибнерс», Джорджу Плимптону и т. п. Он разослал почти всем одинаковые письма, сообщая, что, по мнению врачей, он сможет удерживать давление на низком уровне, если сохранит вес 175 фунтов, и что отправится домой сразу же, как только наступит летная погода. Всегда осторожный, Эрнест понимал, что ради будущей литературной карьеры ему важно распространить хорошие известия. В этом смысле врачи были правы – он действительно верил, что снова будет писать.

Эрнест попросил Гарри Брага из «Скрибнерс» прислать ему помимо книги Лесли Фидлера «Тени на траве» Исака Динесена, «Черную книгу» Лоуренса Даррелла, «Производителей ненужных вещей» Вэнса Паккарда, автора спорного исследования о воздействии рекламы на подсознание, «И поджег этот дом» Уильяма Стайрона и последний роман Герберта Голда. Он даже согласился на просьбу Ассоциации современного языка выступить на семинаре с участием Элиота, Камю, Сартра, Сен-Жон Перса (лауреата Нобелевской премии 1960 года) и кубинского поэта Николаса Гильена – весьма необычный шаг, если вспомнить о его страхе публичных выступлений и недоверии к академическим кругам. При столь энергичных и направленных в будущее действиях Эрнеста постоянность его заблуждений, по-видимому, казалась не более чем мелкой неприятностью.

Тридцатого января Эрнест и Мэри вылетели вместе с Ларри Джонсоном обратно в Кетчум. Однако, вслед за внушающим надежду январским улучшением, вскоре здоровье Эрнеста вновь ухудшилось. Сейчас его вес был почти в норме, но Эрнест зациклился на нем. Понемногу, но стабильно он стал снижать вес. После войны вес Эрнеста обычно превышал 200 фунтов; когда-то он весил целых 260 фунтов. В январе врачи сказали Эрнесту: «Можете есть все, что хотите, что вы должны поддерживать нынешний вес», – этому совету не так легко было следовать. Эрнест должен был вернуться к нормальному питанию, как только его вес достиг 178 фунтов, идеальной отметки для человека ростом шесть футов и с крупным костяком, однако и дальше вес продолжал снижаться – в феврале он составлял 171 фунт, в марте 166 фунтов и в апреле – 164 фунта. Доктор Роум, в январском письме к Эрнесту, упомянул о том, что тот продолжает терять вес, «несмотря на питание». Доктор Савьерс позже скажет[115], что вес Эрнеста беспокоил еще в 1960 году и он избегал углеводов и пива. Доктор Роум сообщил Мэри, что из-за необходимости следить за здоровьем Эрнест стал есть «меньше предписанного диетологами». Эти слова звучат зловеще на фоне тех графиков веса, которые Эрнест стал записывать с января.

Эрнест давно делал записи на стене ванной комнаты в «Финке», отмечая вес вплоть до полуфунта (что может подтвердить любой посетитель «Финки»); впрочем, там он отмечал только дату и вес. Неизвестно, делал ли он такие же пометки на стенах в кетчумском доме, однако, начиная с января, Эрнест стал записывать страницы за страницами с цифрами веса в течение каждого дня. Он взвешивался несколько раз уже за утро; он отмечает вес в разные моменты, например, до и после завтрака. Почти каждый день Эрнест записывал, что съел утром (например, «4 ломтика тоста, компот из фруктов, яйцо, сок») и как опорожнился кишечник (мало, много, нормально, ничего). В какой-то определенный день он мог оставить такую запись: «16 марта, 169 (раздет) в синей пижаме как в больнице – 170 – мало». Или в другой раз: «23 марта, без одежды перед завтраком 167, в синей пижаме как в больнице 168 (практически ничего), после завтрака – 3 ломтика тостов, 1 ломтик ветчины, 1 яйцо – фруктовый сок, компот – кофе – молоко – 169 в носках и нижнем белье». Если бы такие записи делала девочка-подросток, можно было бы подозревать анорексию или булимию.

Хотя эти недуги оказывали, скорее всего, весьма незначительное воздействие на эмоциональное состояние Эрнеста, ясно, что он считал вес тем фактором, который может попытаться держать под контролем. Разумеется, проблема контроля всегда имела для Эрнеста значение, отчасти это был способ упорядочить мир. Для поклонника Хемингуэя не стало бы неожиданностью признание доктора Роума Мэри, что едва ли не больше всего Эрнест был «глубоко озабочен тем, чтобы все делать правильно». Правильно делать все – насаживать наживку на крючок, бегать с быками, вести автомобиль от Ки-Уэста до Пигготта – это была навязчивая идея Эрнеста. Когда с началом болезни он обнаружил, что теряет контроль, он с одержимостью стал пытаться удержать контроль над теми вещами, что еще были в его власти. Шоковые процедуры глубоко на него воздействовали; он потерял контроль над телом и над памятью. Доктор Роум сказал Мэри в клинике, что Эрнест чрезмерно напрягается, пытаясь убедиться, что он со всем хорошо справляется; потому Эрнест критиковал медсестер, измеряющих ему давление, делал подробнейшие записи, особенно незадолго до смерти, и фиксировал мельчайшие детали, связанные с налогообложением. Доктор Роум отмечал, что, когда в соответствии с обычной практикой, Эрнесту в клинике давали деньги, он прилагал все усилия, чтобы отчитаться медсестрам за каждый пенс; то же самое он проделывал с бутылками от вина, отмечая на них уровень выпитого и считая обязательным после еды продемонстрировать отметку медсестрам. Они поддразнивали его, на что Эрнест отвечал «с нехарактерным отсутствием юмора», «что если это способ вернуться туда, где нам не нужно ни о чем беспокоиться, то он будет это делать».