Читать книгу "Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан"

Как выяснилось позже, не было никакой связи между Саддамом Хусейном и нападениями «Аль-Каиды» в 2001 году. Миллионы страниц, обнаруженные в Багдаде после вторжения, которое началось 19 марта 2003 года, выявили новые связи с терроризмом. Скорее всего, в этих документах, принадлежащих иракской разведке, большое внимание было уделено тому, чтобы приструнить таких, как Абу Аббас, лидер палестинского освободительного фронта, который проводил впечатляющие атаки в 1980-х годах и дал понять, что на американские цели не предпринималось и не будет предприниматься никаких атак, за исключением случаев нападения США на Ирак[2095].

Как мы уже знаем, разговоры о существовании якобы обширной и сложной программы по созданию ядерного оружия, которая была столь реальной в воображении тех, кто видел угрозу в Ираке для регионального и мирового спокойствия, на самом деле не имели под собой оснований. Трейлеры, которые Колин Пауэлл описал, как мобильное биологическое оружие, спрятанное в густых рощах и… передвигающееся с промежутками от одной до четырех недель, чтобы избежать обнаружения, оказались метеозондами, как и говорили иракцы[2096].

Решимость избавиться от Саддама Хусейна любой ценой шла рука об руку с хронически плохим планированием устранения последствий. Чертежи и книги, которые были выпущены до и во время вторжения, рисовали идиллическую картинку будущего Ирака после освобождения. Согласно одному крупному исследованию, нефтяные запасы Ирака были значительными. Это был потенциал, «способный принести пользу каждому гражданину страны, независимо от этнической и религиозной принадлежности»[2097]. Наивное предположение, что богатство будет поделено ко всеобщему удовольствию и честно, многое говорит о нереалистичных ожиданиях относительно последствий вторжения. Тем не менее мотивы спонтанных решений сквозили повсюду. «Ирак, в отличие от Афганистана, довольно богатая страна», – заявил спикер Белого дома Ари Флейшер во время брифинга в феврале 2003 года. Здесь есть огромные ресурсы, которые принадлежат народу этой страны. И Ирак вполне способен взять на себя большую часть бремени по собственной реструктуризации.

Об этом же говорил Пол Вулфовиц, заместитель Дональда Рамсфелда, во время слушаний в комитете по ассигнованиям через восемь дней после начала вторжения в марте 2003 года. Нет никаких причин для беспокойства, настаивал он: «…мы имеем дело со страной, которая может сама финансировать свою реструктуризацию, и сравнительно скоро». По его беззаботным предсказаниям, запасы нефти должны были принести от 50 до 100 миллиардов долларов за два или три года[2098].

Сама идея, что свержение Саддама превратит Ирак в страну с молочными реками и кисельными берегами, представляла собой выдавание желаемого за действительное. Когда войска вошли в Афганистан, политические планировщики отметили, что США «не должны совершать военного вмешательства в постталибский мир, так как США будут активно участвовать в борьбе с терроризмом во всем мире»[2099]. Примерно такие же ожидания наблюдались и в отношении Ирака: войска численностью 270 000 человек должны были понадобиться для вторжения в страну в соответствии с планами, составленными центральным командованием, однако всего через три года понадобилось лишь 5000 пехотинцев. Все это выглядело правдоподобно, когда было представлено на слайдах PowerPoint для тех, кто видел, что хотел видеть[2100]. Предполагалось, что это будут легкие войны, которые будут быстро завершены и обеспечат новый баланс, который будет достигнут в ключевом регионе Азии.

В обоих случаях, однако, войны оказались длительными и дорогостоящими. После падения Багдада и последовавших за этим мятежей Ирак был практически охвачен гражданской войной. В то же самое время реакция на вторжение была такой же решительной, как в случае с Советским Союзом в 1980-е годы. И сейчас, так же, как и тогда, Пакистан оказывал поддержку особенно бескомпромиссным борцам сопротивления. Многие тысячи военнослужащих отдали свои жизни, больше 150 000 американских солдат были сильно ранены, многие получили инвалидность[2101]. На фоне этого сотни тысяч афганских и иракских гражданских лиц, убитых или раненных в ходе военных действий или пострадавших в силу того, что оказались в неправильном месте в неправильное время, под перекрестным огнем, воздушными ударами или рядом со взрывающимися автомобилями, были оценены как «сопутствующий ущерб»[2102].

Финансовые затраты поднимались с поразительной скоростью. Одно недавнее исследование оценивает стоимость участия в войне в Ираке и Афганистане не менее чем в 6 триллионов долларов, учитывая 75 000 долларов за долгосрочное медицинское обслуживание каждой американской семьи и компенсации по инвалидности. Это составило около 20 % государственного долга США в период между 2001 и 2012 годами[2103].

То, что эффект от интервенций был более ограниченным, чем ожидалось, только ухудшило ситуацию. К 2011 году президент Обама почти отказался от затеи с Афганистаном, согласно его бывшему министру обороны Роберту Гейтсу, который осознал всю мрачность ситуации во время встречи в Белом доме в марте 2011 года: «Когда я сидел там, я подумал: президент не доверяет своему командующему (генералу Петреусу), не выносит (президента Афганистана) Карзая, не верит в свою же собственную стратегию и не считает эту войну своей. Он думал о выходе из войны»[2104]. Это описание со злостью повторил президент Карзай, который поднялся, получил поддержку и, по мнению многих, обогатился за счет Запада. «Как нация», отмечал автор Уильям Далримпл, Афганистан сильно пострадал от политики США. Американцы «не сражались с терроризмом, который до сих пор остается на своем месте. Они продолжали уничтожать Афганистан и его народ». Другого пути не было, заявил он: «Это предательство»[2105].