Читать книгу "Конец сюжетов - Людмила Улицкая"

Обе они плакали — одна от ярости и горя, вторая от бессилия…

В дверях стоял Кирилл и ругал себя, зачем дал трубку, ведь говорила же Женя, что не хочет ни с кем разговаривать. А теперь вот плачет. И вдруг его осенило: а может, хорошо, что плачет?

Женя отключила трубку. Положила на колени. И задала первый вопрос с того момента, как пришла в себя после операции:

— Скажи, Кир, а деньги у нас есть?

Кирилл этого вопроса никак не ожидал. Он сел на кровать рядом с ее креслом…

— Есть деньги, Жень. Полно. Твой заместитель привозит каждое первое число. Все время хотел с тобой встретиться, поговорить. Но ты… В общем, история для меня загадочная: он говорит, что пока он издательство будет тянуть, без денег тебя не оставит. А там как получится… Да и мне еще кое-чего платят… — ухмыльнулся он, потому что его условная зарплата соответствовала условному уважению, которое государство испытывало к ученым, занимающимся фундаментальными науками…

— Ни фига себе, — покачала головой Женя. — Как интересно…

Это был первый разговор за пять месяцев. О деньгах…

— А может, он порядочный человек? — высказал остроумное предположение Кирилл.

— Может. Но вообще-то явление довольно редкое… Сережка молодой очень, он про это и знать не должен…

— Может, из хорошей семьи?

— Не факт, — отозвалась Женя.

И задумалась. Этот Лилькин звонок и удивительное поведение Сережи мешали ей пребывать в холодном оцепенении подледной рыбы, которая держит в онемелом теле лишь одно желание — дожить до весны и бултыхнуться… крепко так бултыхнуться с седьмого этажа, чтобы все это, вместе с памперсами, — delit, delit, delit…

Кирилл же, уже стоя в дверях, праздновал это событие и размышлял о своем — о бедной кристаллической решетке, потерявшей стабильность, о краевых эффектах, о деградации и активации зон возбуждения, дающих рост кристаллу… Он был когда-то в нее сильно влюблен, потом долго любил, потом породнился, потом оравнодушнел, отдалился, привык, позже обнаружил, что сросся с ней в какую-то общую неразделимую структуру, вроде взаимопроникающих кристаллов, и теперь, когда она захотела умереть, он восстал всем своим упрямством и именно благодаря этому ослиному качеству честно научился всему, что презирал: раскрыл поваренную книгу, прочитал, как готовить борщ и гречневую кашу, как жарить котлеты и варить компот, а потом вынул инструкции и разобрался, как работает стиральная машина, куда загружать белье, а куда порошок, и только с покупкой продуктов не получалось, потому что не было такого учебника. Но это взял на себя Гришка и тоже оказался на высоте: притаскивал в рюкзаке из чего готовить, и оба они, и муж, и сын, немного гордились своей толковостью и бесстрашием, и немного горевали, что не делали этого прежде, когда Женя, веселая и слегка злая, носилась как угорелая, шутя, ругаясь, гася окурки в разноцветные пепельницы, всюду понатыканные. А теперь чистые пепельницы стояли по всем углам, а она больше не курила… И не носилась… И чтобы продолжалась их общая жизнь, он вынужден был взять на себя «не свое», и Виолетта-помощница только убиралась в квартире и деньги брать стеснялась, каждый раз Кирилл ей чуть не насильно втискивал, а все прочее — за все Кирилл теперь отвечал, даже квитанции за оплату электричества научился заполнять… И то, что отвернувшаяся от жизни Женя этого как будто и не замечала, его нисколько не огорчало, потому что выполнял он все эти новые для него движения не ради благодарности, а из смутного чувства, что пока его упрямства хватит, Женя будет жить. А пока она жива, то, может, и починится эта проклятая поломка… И в виду он имел в меньшей степени ее поврежденный позвоночник, а гораздо более — структуру… структуру… так он это называл. Слово «душа» было для него так же невозможно к употреблению, как слово «пролонгировать» или «окешить»…

— Неплохо бы Лильке подкинуть… Возможно? — спросила Женя после длинной паузы, когда Кирилл далеко улетел в своих кристаллографических рассуждениях.

— Скажи сколько, и Гришка отвезет, — отозвался Кирилл.

— Стольничек сможешь?

— Легко, — кивнул Кирилл.

Как странно он ответил. Это Гришка так говорит. Гришкино словцо перехватил, — подумала Женя.

Кирилл все еще сидел у нее на кровати, сгорбившись, в неудобной позе. Какие-то жилы незнакомые проступили на шее, лишняя кожа под подбородком. Похудел он, вот что. И постарел. Бедный… как управляется. Господи, да ведь это он все сам… Этого и быть не может… Это ведь и не он уже…

А Лилька теперь каждый день разговаривала по телефону с Женей, рассказывала о всех перипетиях своей сложной семейной жизни и снова благодарила за помощь, и это длилось больше недели, пока Женя не сообразила, что Лилька умышленно не спрашивает ее о здоровье, что не в глупом эгоизме больного человека здесь дело, а в какой-то стратегии. И она задумалась. Хотя думать ей было трудно. Она так привыкла к спасительному умственному оцепенению, благодаря которому можно было вынести себя за скобки и перестать страдать от унизительной неподвижности и ненависти к своему полуживому телу… Так вот… в чем стратегия? Почему сердобольная Лилька ни разу не спросила ее — а как ты? Как ты там лежишь в своем памперсе с немыми ногами? Почему-то это казалось важным.

Спрошу, — решила Женя, уже засыпая…

7

Назавтра была пятница — единственный день, когда Кирилл уходил на лекцию к девяти утра. По пятницам он поднимал Женю рано, в половине седьмого.

Отнес, как всегда, в ванную. В отличие от всех лежачих больных, толстеющих, Женя худела. Но поднимать Кириллу Женю, несмотря на ее малый вес, было трудновато, а нести — ничего. Он был из породы крестьянской, сильной, и с детства мешки с картошкой таскал… Молодая сила уже покинула его. Но не так уж она и была нужна, скорее сноровка…

Усадил Женю сначала на унитаз, потом в ванну, а сам стал бриться, чтоб времени не терять. Потом в ванную прикатил кресло, на него положил большую простыню — все было продумано, приспособлено. Женя вытиралась сама. Потом помог надеть майку, отнес на кровать, смазал кремом спину, пах — смотрел внимательно: пролежней не было, он хорошо следил. Заклеил памперс. Потом позавтракали вместе — Женя чаю попила, две ложки каши съела. Унес посуду. Женя попросила принести ей трубку. Он принес и уехал — до обеда.

Лильке Женя позвонила в одиннадцать. Долго вспоминала телефон… как много вещей успело высыпаться из головы за это время. Прежде все телефоны держались в голове как отпечатанные…

Лилька сразу сняла трубку — и обрадовалась:

— Женечка! Ты мне за все время первый раз сама звонишь! Как же я рада!

Голос звонкий, счастливый.

— Лиль, скажи, а почему ты ни разу не спросила, ну… как я… лежу…

— Мне надо к тебе приехать, Жень. Все объяснить. Ты разреши, я приеду…

— Как ты приедешь-то? На метле, что ли, прилетишь?

— Жень, я без палки хожу… По дому, конечно. Я ведь теперь и на улицу сама выхожу. Ну, не в транспорт, конечно. Такси бы взяла… Мне тебе надо одну вещь сказать. Но не по телефону. Не могу по телефону…