Читать книгу "Судьба Тирлинга - Эрика Йохансен"

Он неторопливо прошлепал вверх по лестнице походкой довольно упитанного и к тому же не определившегося с направлением человека. На нем был плащ одного из стражей Арвата, и его взгляд, скрытый капюшоном, метался из стороны в сторону, засекая малейшее движение. На часах была половина четвертого утра, и почти весь Арват спал. Но не совсем; Ловкач слышал голоса и движение высоко над головой, звуки неслись по лестницам откуда-то с верхних этажей. Новая толпа. Когда Святого отца рукоположили в сан, верующие города приветствовали его избрание трёхдневным бдением у стен Арвата. Эти люди верили, что Святой отец вернет Церкви былую славу, померкшую после восшествия на престол королевы Глинн. И именно из этих людей Святой отец собирал своих последователей.

«Я бы вам рассказал, – подумал Ловкач, и мысль эта окрасилась мраком, а вместо Святого отца он увидел Роу, одетого в белое. – Я бы вам рассказал о Церкви Господней».

Толпы были злом; они уже растерзали нескольких «грешников» в разных частях города. Но худшее было впереди. Новый Святой отец нанял для Арвата двадцать пять новых счетоводов, но даже обычному человеку было ясно, что они не имеют ни малейшего отношения к цифрам, зато дружат с дубинками и ножами. Хоуэлл следовал за некоторыми из них в городе, и в Кишке, и в районе складов, даже в Яслях, где они ввязывались в любую мерзость, если она сулила барыш. Интуиция говорила Ловкачу, что здесь, во мраке, под улицами города растет обширная криминальная империя.

Безусловно, в Тирлинге было немало бандитов, и королевский казначей был одним из них. Но тут речь шла о Церкви, и Ловкач, бывший когда-то прихожанином Церкви Господней, чувствовал, что эти вещи серьезно различаются. Преступники и сутенеры… он не понимал, почему такое продолжает его удивлять. Однако ему было одинаково стыдно что тогда, что сейчас.

Перед смертью Томас Рейли сказал Ловкачу, что корона находится на хранении у Святого отца. Томас бессчетное количество раз пытался небольшими взятками вернуть ее назад, но ему, по крайней мере, хватило ума не пообещать того, чего Святой отец хотел больше всего: вечного освобождения Церкви от налога на прибыль. В конце концов, это была всего лишь корона, хотя Ловкач, который всегда с легкостью угадывал, что у Томаса на уме, увидел в глазах приговоренного нечто совсем иное: он страстно желал заполучить ее. Пусть бывший регент понятия не имел, что она может – как, кстати, и Ловкач – но серебряный обруч символизировал для Томаса нечто важное, требующее подтверждения. В последний момент перед казнью Ловкачу даже стало его жаль, но не настолько, чтобы опустить топор.

Несколько недель спустя, сразу после пленения Королевы, Хоуэлл принес слух о том, что из Арвата что-то украли. Бандиты Святого отца не знали, что именно, но слышали, что оно хранилось в полированной шкатулке из вишни; именно это и заставило Хоуэлла навострить уши. Люди Ловкача никогда не видели эту шкатулку, но сам он видел, давным-давно, в руках человека, которого он считал своим другом. Держать ее подальше от загребущих рук Роу было первостепенной задачей, но были руки не менее жадные и грязные. Вся Церковь искала священника из Цитадели, отца Тайлера, и вознаграждение за его поимку росло изо дня в день. Если священник из Цитадели забрал корону, то Ловкач не сможет найти ее, если будет прятаться по углам в Арвате. Но вчера он заметил кое-что интересное, а если жизнь его чему и научила, так это тому, что информация лишней не бывает. Незначительные детали, услышанные при случае, могут однажды весьма пригодиться.

И вот перед ним была темноволосая женщина, сидящая на скамье в начале коридора, куда выходили кельи братьев. Ее лицо, похоже, было исполосовано опасной бритвой. Порезы не были зашиты, и лицо женщины словно состояло из лоскутов засохшей крови и воспаленной плоти. Когда Ловкач подошел, она сидела, уставившись в землю.

Хоуэлл ничего не слышал об этой женщине, но Ловкач, покрутившись на кухнях, собрал немало слухов, из которых узнал, что зовут ее Майя, и она была одной из сожительниц Святого отца. Ловкач, который с первого взгляда отмечал способных людей, внимательно следил за тогда еще кардиналом Андерсом годами; у него всегда были женщины, и всегда двое, ни больше, ни меньше. И хоть от паствы их тщательно скрывали, но в самом Арвате их присутствие ни для кого не было тайной. Андерс находил их среди проституток, и отправлял туда же, когда они ему надоедали. Но вот эта, Майя, больше никогда не сможет работать. Как и все прочие сожительницы Святого отца, она подсела на морфий, и Ловкач предполагал, что только эта зависимость заставляет ее сидеть здесь. Возможно, сама она не загадывала дальше получения следующей дозы, но Ловкач понимал, что жить ей осталось недолго.

И все же с ней была связана какая-то тайна. Андерс был не из тех, кто режет своих женщин. Он, определенно, был жесток, но эту свою жестокость он приберегал для выступлений против содомии. Майю не пытались спрятать; она сидела на всеобщем обозрении. Ее наказали, и сделали примером для других. И Ловкач был решительно настроен узнать почему.

Он похлопал женщину по плечу, и та подняла голову. Раны на ее лице предстали во всей своей жестокой неприглядности, несмотря на довольно тусклый свет факелов; один из них пересекал ее переносицу и проходил совсем рядом с уголком глаза. Было похоже, что она плачет кровавыми слезами, и это снова навело его на мысли о Роу. Воодушевленный тем, что ему удалось найти эту женщину, он на время забыл, какой ад сейчас творится в северной части обоих королевств – и Мортмина, и Тирлинга. В этом заключалась одна из главных опасностей, связанных с Роу; его было чертовски легко игнорировать до тех пор, пока не становилось слишком поздно.

– Ты – Ловкач, – прошептала Майя.

На мгновение он замер, ошеломленный, а затем вспомнил, что он все еще в своей маске. Ему частенько доводилось забывать о ней; ощущение ее кожаной гладкости стало для него таким привычным, что он ощущал ее частью своего лица. Он услышал, как далеко, в глубинах Арвата, часы бьют четыре.

– Чего ты от меня хочешь?

Ловкач легонько прикоснулся к ее волосам, откидывая их со лба. Ему частенько приходилось притворяться, чтобы получить то, что нужно, особенно когда дело касалось женщин, но в этом жесте не было ни капли притворства. В Трилинге побои не были редкостью, но Ловкачу почти никогда не доводилось видеть так сильно изуродованную женщину. На секунду Ловкачу почудилось, что глубоко в сознании он слышит голос Уильяма Тира.

«Бог не ограничивается одним. Хотите – верьте, хотите – нет; вера вашего соседа может принести вам боль так же, как и ваша собственная».

У Ловкача чуть не вырвался стон. Они же слышали, каждый из них; они слышали, как Уильям Тир произносил эти слова – или что-то вроде них – много раз, но никогда его не слушали. Всем им, рожденным после Перехода, не имеющим перед глазами примеров, слова Тира казались сотрясанием воздуха. Ловкач был в лоне Церкви Господней довольно давно, чтобы знать, что ужас, представший перед его глазами, не имеет ничего общего ни с Господом, ни с добром. Жестокость в очередной раз нашла отличное прикрытие в тени креста.

«Мы не слушали».