Читать книгу "Вечный гость - Рубен Давид Гонсалес Гальего"

– А что бы ты сделал на его месте?

– Я бы выкинул мясо на пол и стал ждать охранников. Охранники убили бы нас и дали бы ему много мяса. И слюна от запаха мяса не задушила бы его. Я никогда не становился главным по камере. Мне полагался один кусочек мяса, а ему три. Если бы он не был глупым, то кто-нибудь мог бы тихонько надавить пальцем на точку за ухом каждому из его врагов. Они бы все заснули, а мясо можно было поделить.

– Ты сказал «кто-нибудь». Только ты мог надавить на точки за ухом?

– Только я. Глупые люди, они думали, что если я поссорился с главным, я перестал быть героем?

– Ты убивал кого-нибудь в камере?

– Нет. Я сидел в углу возле двери. Мне полагался один кусок мяса, но я отдавал его. Пока они делили мясо, я ушел.

– Ушел из тюрьмы?

– Да. Ты спрашивал про вертолет. Я не попал в тот вертолет.

– Расскажи еще. Хочешь пива?

– Да. Я выпью пиво. Пиво – это хлеб.

– Верно, Хьен, я знал людей в России, которые ели только семечки или немного сушеной рыбы и пили только пиво.

– У тебя умные друзья. Пиво – это хлеб. Человек не может жить без пива. Человек не может жить без риса, человек не может жить без хлеба. А я ушел. Я ушел из тюрьмы. Там было плохо. Мне понравились американцы. Все бежали к вертолету, а я ушел.

– Расскажи еще.

Хьен улыбается. Он знает, что первым должен говорить хозяин дома, потом гость. Еще он знает, что вежливый человек всегда будет слушать старшего по возрасту.

– Все побежали к вертолету, а я побежал в джунгли. Хо Ши Мин предал меня, меня посадили в тюрьму. Я ушел из тюрьмы. Потом я поехал в СССР. В СССР было хорошо. Потом, когда пришел Горбачев, стало плохо. Никто не хотел меня защищать. Я пошел в КГБ, а там никто уже не помнил меня. Они сказали, что Хо Ши Мин давно умер, а я никому не нужен. Они сказали: «Уезжай во Вьетнам». Ага. Меня бы убили уже в самолете.

– Хьен, расскажи про американцев. Я читал книгу одного американца, он пишет, что воевал во Вьетнаме. Он пишет, что он стрелял из пулемета, а вьетнамцы все шли и шли. Ряд за рядом он убивал их, а они шли, шли. Он сошел с ума. Там многие сошли с ума. Он пишет, что сейчас, когда он закрывает глаза, даже днем, он видит толпы вьетнамцев, волна за волной, а он все стреляет и стреляет.

– Это были не вьетнамцы. Вьетнамцы очень хитрые, вьетнамцы сидели на деревьях и держали оборону.

– Может быть, это были китайцы?

– Может быть. Мне все равно. Американцы – хорошие ребята. Понимаешь, французы хотели сделать из нас французов. Китайцы – китайцев. Американцы ничего не хотели. Запомни. Сначала рис, потом книги на вьетнамском языке для всех, потом мясо. Американцы были не против всего этого.

– А что было потом?

– Они послали за мной мальчиков. Мальчики были с ножами. Я медленно шел, они шли за мной. Я довел их до телефонной будки. Вызвал им скорую помощь.

– Они стояли и смотрели, как ты звонишь по телефону?

– Они лежали. Не думаю, что они куда-либо смотрели. Они кричали и плакали. Локти и колени были вывернуты из суставов.

– Ты их искалечил?

– Нет, любой санитар вправит суставы на место. Просто я, как вы говорите, – «спецназ», да?

– Да, ты спецназовец. И тебе семьдесят два года. Скажи, Хьен, а мою книгу разрешили для выхода во Вьетнаме?

– Нет. Я перепишу книгу на очень тонкую рисовую бумагу, все товарищи во Вьетнаме будут читать ее. Каждый, кто прочтет, сам перепишет два экземпляра.

– А разрешат?

– Конечно. Рано или поздно разрешат. Мы умеем ждать.

Бык

Коррида. Испанский обычай. Я уважаю обычаи. Традиции народа нельзя запрещать. Традиции невозможно запретить. Это хорошо. Если в Испании запретят корриду, ничего не изменится. Внешне люди подчинятся запрету, но внутри останутся такими же. Они же люди. Если запретят корриду, останется футбол. Футбол все равно останется. Останется толпа на трибунах, шумные выкрики и жажда зрелищ. Я ничего не имею против корриды, как и против футбола. Я против запретов вообще. Я против запрета корриды. Мне не нравится бушующая толпа. Мне не нравятся шумные крики.

Коррида – нехитрое развлечение. Люди надевают на себя красивые одежды, берут в руки куски железа и идут убивать быка. Пока одни убивают быка, другие наблюдают за процессом. Всем очень весело. Быка надо убить красиво и безболезненно. Быка надо убить хорошо. Быка не жалко, бык всего лишь животное. Людей тоже не жалко. Они же люди. Им повезло родиться людьми и прийти на корриду. Разве можно жалеть человека за то, что ему повезло?

Я – бык. Все просто. Ничего не надо объяснять. Я не человек. Мне не повезло родиться не человеком. Человек – тоже животное, но животное двуногое. Я не могу и никогда не смогу стать двуногим. Сожалеть, что ты не двуногий – глупо. Мечтать о жизни существа, рожденного для ходьбы на двух ногах, еще глупее. Из меня вышел бы очень плохой страус. Я не хочу жить ни страусом, ни пингвином. Бык так бык.

Выбирал не я, выбирали люди в костюмах и при галстуках. Они выбрали для меня жизнь и смерть животного. Они и сейчас сидят в персональных ложах и ждут моей смерти. Пусть. Я не желаю им смерти в ответ. Я не желаю и не могу желать смерти никому. Я же не человек. Я жесток, как животное. Половины моей жестокости хватило бы, чтобы стать подлинным человеком. Это не значит ничего. Я жесток лишь в момент боли и отчаяния. Мне очень далеко до утонченной человеческой злобы.

Мне не нравится вид крови. Мне не нравится красный цвет. Я же бык.

Бык не может выбирать – жить ему или умереть. Бык может быть хорошим быком или плохим быком. Умереть бык должен в любом случае.

Плохой бык не хочет умирать. Плохой бык выбегает на арену подгоняемый острыми копьями. Плохой бык хочет жить. Плохому быку лень красиво умирать для удовольствия нарядно одетых мужчин и женщин. Плохого быка не любит публика, плохого быка противно убивать. Плохого быка не жалко, жалко потраченного на него времени, жалко съеденной им травы и солнца, светившего на него напрасно. Немного даже жаль людей, убивающих плохого быка. В момент убийства плохого быка люди слишком похожи на обезьян.

После корриды люди разрезают быка на части и едят. Едят не от голода, просто так, для развлечения. В гастрономическом плане убитый бык не представляет особой ценности. Чтобы получить вкусное нежное мясо, быка следовало бы кастрировать. Но они едят. Они едят публично убитого быка для того, чтобы и после смерти врага продемонстрировать свою мужскую сущность. На тарелке кусок убитого быка очень похож на кусок убитой коровы. На тарелке быка совсем не жалко. Как и корову.

Я наблюдаю. Я собираю мир по кусочкам. Мне плевать на их копья и ножи. Мне плевать, что их больше. Я не выбирал. Я на самом деле хотел жить как человек. Я хотел жить среди людей и умереть по-человечески. Даже если быком. Даже быком я не хотел бы умирать на арене. Даже быком я хотел бы умереть в схватке с равным мне по силе. Пусть режут на куски. Пусть пляшут вокруг меня нарядные обезьяны в великолепных костюмах. Пусть. Они же не могут и никогда не смогут по-другому. Они же люди.