Читать книгу "Алмазный век - Нил Стивенсон"

Прискорбно, но Хакворт, пробираясь узкими закоулками французского сеттлемента, радовался такому всесилию полиции. На перекресток за несколько домов от него вышли молодые ребята, их лоскутные нанобаровые куртки – кому, кроме уличных грабителей, взбредет такие надеть? – тускло блеснули в кроваво-красном свете медиатронных табло. Хакворт успокоил себя мыслью, что шайка, наверное, только что пришла по дамбе с Арендованных Территорий – не обнаглеют же они настолько, чтобы нападать на джентльмена прямо посередь улицы. Как-никак, это Шанхай. Тем не менее он обошел перекресток. До сих пор он был вполне законопослушным гражданином и сейчас с удивлением осознал, что таким, как он, преступникам-интеллектуалам, необходима защита жесткого полицейского государства.

Этим вечером на Хакворта несколько раз накатывал жгучий стыд, и всякий раз он защищался доводами разума. Что, собственно, такого дурного в его поступке? Он не продает на сторону технологии, разработанные в Индпошиве для Финкеля-Макгроу. Он ничего не приобретает для себя. Он просто хочет обеспечить своему потомству лучшее место в жизни, а это – долг каждого отца.

Старый Шанхай располагался на берегу Хуанпу – когда-то мандарины сидели здесь в садовых беседках, любуясь на реку. Минут через пять Хакворт перешел по мосту в Пудун и теперь брел в узком ущелье между освещенными небоскребами, направляясь к побережью в нескольких милях восточнее.

Из прежнего прозябания на индпошивовский Олимп его вынесло изобретение медиатронных палочек для еды. Тогда он работал в Сан-Франциско. Компания изо всех сил пыжилась нащупать что-нибудь китайское и таким образом обскакать ниппошек, которые нашли способ получать сносный рис (пять разных сортов!) непосредственно из подачи, без мышиной суеты кули на заливных полях. Теперь два миллиарда крестьян могли повесить конические шапки на крюк и серьезно заняться отдыхом (не думайте, будто ниппонцы не предусмотрели, что им на этот случай предложить). Умные головы наверху сообразили не тянуться за японцами в производстве нанотехнологического риса, а обойти их в массовом выпуске готовых блюд, от пельменей до числового интерактивного гадательного печенья. Хакворту поручили сравнительно легкую задачу – запрограммировать матсборщик на выдавливание палочек для еды.

Чего бы проще сделать их пластмассовыми – полимеры и нанотехнология шли рука об руку, как зубная паста и тюбик. Однако Хакворт в студенческие годы поел свое в китайских забегаловках и приобрел устойчивую неприязнь к пластмассовым палочкам – они скользкие и норовят выскочить из неловких пальцев гуайло*. Лучше уж бамбуковые, и запрограммировать их немногим труднее, нужно лишь приложить чуточку воображения. После этого концептуального прыжка он почти сразу набрел на мысль продавать рекламное место на ручках – палочки для еды и китайское вертикальное письмо словно созданы друг для друга. Вскоре он представил наверх свой проект: дружественные пользователю бамбоидные палочки с цветными рекламными объявлениями, бегущими по ручкам в реальном времени, как заголовки на Таймс-сквер. За это начальственная рука перебросила его в Индпошив, по другую сторону Тихого океана, в Шанхайскую Атлантиду.

Теперь он видел эти палочки повсюду. Лордам – привилегированным акционерам – они принесли миллиарды, самому Хакворту – премию в размере недельного оклада. Вот оно, различие между классами.

По сравнению с большинством земного населения он жил очень даже неплохо, и все равно его заедало. Для Фионы он хотел большего. Привилегированных акций. Не жалкие гроши в обычных акциях, но серьезное положение в крупной компании.

Чтобы достичь этого, надо организовать собственную компанию и провести ее по бурному житейскому морю. Хакворт частенько об этом думал, но так и не осуществил. Почему – непонятно. Идей у него было хоть отбавляй. Он заметил, что в Индпошиве множество инженеров, у которых нет недостатка в идеях, но компаний они не создают. Он встречал кое-каких видных лордов, тесно общался с Финкелем-Макгроу в процессе работы над «блюдечком» и убедился, что они отнюдь не семи пядей во лбу. Разница – в характере, не в природном уме.

Себя Хакворту уже не изменить. Иное дело – Фиона.

Еще до того как Финкель-Макгроу пришел к нему с идеей «блюдечка», Хакворт много размышлял на эту тему, главным образом, когда гулял по парку с Фионой на плечах. Он знал, что кажется дочери чужим, отстраненным, а все потому, что, когда они вместе, не мог не думать о ее будущем. Как внушить ей дворянский взгляд на жизнь, готовность идти на риск, создавать компанию, может быть, не одну и не две, после того как первая потерпит крах? Он читал биографии выдающихся пэров и почти не находил в них общих черт.

Как раз когда он решил махнуть рукой – будь что будет, – лорд Финкель-Макгроу пригласил его в свой клуб и завел разговор в точности на ту же тему.

Финкель-Макгроу не мог воспрепятствовать родителям Элизабет отдать ее в ту же школу, в которой разочаровался сам. Дед не вправе командовать. Его дело – баловать и дарить подарки. Так почему бы не придумать подарок, который внесет в жизнь Элизабет нужную составляющую?

Очень остроумная мысль, сказал Хакворт, шокированный циничной откровенностью Финкеля-Макгроу. Но что это за составляющая?

Точно не знаю, отвечал Финкель-Макгроу, но для начала просил бы вас на досуге подумать над смыслом слова «ниспровергатель».

Долго думать Хакворту не пришлось, наверное, потому, что он давно размышлял о том же. Семя зрело в его мозгу несколько месяцев, но так и не дало всходов, наверное, по той же причине, по какой его идеи так и не вылились в собственную компанию. Ему не хватало чего-то, теперь он понял чего. Лорд Александр Чон-Сик Финкель-Макгроу, воплощение викторианского истеблишмента, был ниспровергатель. Он страдал от того, что его дети – иные, и не желал, чтобы Элизабет воспитали в том же почтении к традициям. Сейчас он пытался сбить с пути собственную внучку.

Через несколько дней золотое автоматическое перо зазвенело. Хакворт достал чистый лист и вызвал почту. На странице проступило следующее:

ВОРОН

Рождественская сказка, которую школьник рассказал своим младшим братьям и сестрам

Сэмюэл Тейлор Кольридж (1798)

Под старым дубом в тени ветвейПаслось огромное стадо свиней.Хрюкая, твари подгрызли ствол –Так он грянулся оземь, что грохот пошел!Ветер поднялся, свиньи ушли,И желудь последний остался в пыли.Тут Ворон явился, суровый и злой:Служил он при ведьме Печали слугой!Был он черной смолы черней,Перья его не боялись дождей.Он желудь нашел и в землю зарылНа речном берегу, где поток бурлил.Куда же Ворон полетел?Выше, ниже, – дерзок, смел, –Через горы и долы Ворон летел,Много лет и много зимПо краям летал чужим,Повидал он белый свет –Все исчислить мочи нет.Он прилетел с Воронихой назад,Стал дубом желудь, и ветви шумят.Вывели птицы птенцов в гнезде,Жили, не думая о беде,Но раз Дровосек явился в лес,Его лоб над глазами висел, как навес,Он топор держал, он все время молчал,Но, кряхтя, топором махал и махал, –И дуб могучий на землю упал.Погибли птенцы, не умея летать,И от горя тогда умерла их мать.Ветви злодей обрубил со ствола,Ствол оголенный река унесла,

И его распилили на много досокИ корабль сколотили – крепок, высок.Но едва он из гавани выйти успел,Как невиданный шторм завыл, закипел,Корабль подхватил и на риф посадил –А над мачтами, каркая, Ворон кружил,И услышал он вопль погибавших тогда,И верхушки мачт захлестнула вода!Радостно Ворон взмахнул крылом,И увидел Смерть на туче верхом,И ей поспешил благодарность принесть:Тому, кто обижен, сладостна Месть![3]

Мистер Хакворт!