Читать книгу "Зима - Али Смит"

София рассмеялась. Она просто не могла удержаться от хохота, представив кошку, у которой отвалился хвост.

Больше никто не засмеялся. Все повернулись и посмотрели на нее. Она перестала смеяться.

Кошка умерла, потому что в прошлом году на фабрике рядом с фермой лопнул клапан и наружу вытекло облако химикалий, которые производились на фабрике, и поскольку это место славилось своей мебелью, бедствие продолжалось уже много месяцев, потому что никто в мире не хотел покупать мебель, изготовленную в этом месте, опасаясь, что древесина отравлена. Никто там даже не узнал об утечке, пока с деревьев не опали все листья, словно наступила зима, хотя стоял июль, и птицы замертво падали с неба, а кошки, кролики и другие небольшие животные скоропостижно умирали. Потом местные жители начали отводить детей в больницу, потому что их лица покрывались сыпью и прыщами. Но владельцы фабрики так и не сообщили об утечке властям. Поэтому яд висел в воздухе несколько недель, прежде чем власти прислали войска, чтобы эвакуировать один из городков, пострадавших от утечки, и жителям пришлось оставить в домах все свое имущество, что, наверное, было ужасно, поскольку дома были затем снесены бульдозерами и похоронены под огромной грудой земли, а людям запретили есть салат и фрукты, выращенные в этих краях. Теперь никто из живущих там не знал, болен он или нет, и множество скота было уничтожено, а власти предупредили местных жителей, чтобы те даже не пытались заводить детей.

София витала в облаках.

Она посмотрела вверх на гласные и согласные, напоминавшие абсурдный скраббл, которые живущие здесь люди написали красками вдоль карниза — все еще довольно изящного, несмотря на ветхость: и з о п р о п и л м е т и л ф о с ф о ф т о р и д н е м и н у е м а я с м е р т ь.

На самом деле это были слова или почти слова.

Из. Пропил. Мéтил. Или, возможно, это был мети́л? А дальше — фактически слово «фторид». Ну и в конце однозначно — «неминуемая смерть».

Одна из девушек за столом заговорила о том, как слышала от подруги своей подруги, что какие-то ее знакомые из того места, где произошла катастрофа, поехали в отпуск в другое место в Италии и хозяева отеля попросили их никому не говорить, откуда они приехали, опасаясь, что все остальные постояльцы запаникуют и разъедутся.

Девушка рядом с Софией передала ей парочку мятых листов бумаги с фотографиями. Две кошки лежали на боку в заросшем травой поле, как будто спали. На вид они казались не мертвыми, а обычными, хотя и странноватыми кошками, лежащими на боку с закрытыми глазами. Там было и лицо девочки, пористое, как наждачная бумага: девочка улыбалась, ведь ее фотографировали.

— Кошмар, что могло бы произойти в других странах, — сказала София, и все за столом покатились со смеху, как будто она отколола очень смешную шутку.

Затем они специально ради нее заговорили об одном месте, словно оно находилось на той же улице, и его название звучало как имя эстрадного артиста или персонажа Диккенса. Секретная фабрика выпускала там ХБО, сказали они. Они постоянно употребляли аббревиатуры; женщины переодевались мужчинами, а мужчины говорили заглавными буквами. Она производила ХБО. Она производила что-то наподобие трикальцийфосфата.

— Ну, трикальцийфосфат очень полезен, — сказала София. — Его можно использовать везде.

Кто-то рассмеялся над этим, всего один человек — мужчина по имени Марк. Одна девушка в когда-то симпатичном, а теперь распустившемся на боку шерстяном свитере перегнулась, предложила Софии сигарету и спросила, чем она зарабатывает на жизнь.

— Моя сестра — очень важный человек, — сказала Айрис, встав у Софии за спиной и потрепав ее по голове, словно ребенка. — Закончила школу и открыла свое дело, пока еще училась в колледже: она была только на первом курсе, а уже заработала кучу денег на дубленках. Кто-нибудь из вас наверняка носил дубленку моей гениальной сестры. Что сейчас лучше всего идет, Соф?

— Макраме, — сказала София. — Сумки и бикини, а еще одежда. В последние пару лет по-настоящему раскрылась Греция. Джеллабы тоже до сих пор продаются, а последняя новинка — новый вид полиэстера, дорогой, но очень ноский, по ощущениям более натуральный, это действительно так, и знающие люди уверены, что он заполнит пробел, оставшийся после марли.

За столом царила тишина.

— Ажурная вышивка, конечно, тоже еще популярна, — сказала София. — По-моему, она практически не устаревает, а еще ее можно носить с иронией, как элемент панковского стиля.

Снова тишина.

Потом мужчина по имени Боб, явно нынешний партнер Айрис, заговорил о людях в их районе, которые работали на военном заводе, а теперь страдали от болезней, и все перестали с немым осуждением смотреть на Софию, а вместо этого снова погрузились в обсуждение мировой политики.

Обои в этой комнате с телевизором выглядят оригинально. Начало века? Каким милым мог бы быть этот дом, если бы он стал чьим-то жилищем. Сидя на твердом стуле, София смотрит, как Элизабет Тейлор идет по тропинке в одном из тех великолепных цветных фильмов, которые становятся понятными только на Рождество, когда знаешь, что это цветной фильм, даже если смотришь его по такому вот черно-белому телевизору. София задумывается над тем, каково Айрис видеть на кухонной стене слово «смерть» каждый день — всякий раз, когда она заваривает чашку чая или просто проходит по кухне. Айрис не приехала домой на похороны. Ей было бы тяжело? Ей запретили? Ей просто было все равно?

Дома имя Айрис никогда не произносят вслух.

Вчера вечером она слышала, как одна из этих женщин довольно официально завершила беседу, как будто это было какое-то собрание, а не просто тусовка за столом, прочитав вслух отрывок из книги о весне, которую они считали классикой. Эта женщина, Гейл, прочитала рассказ, который поначалу напоминал рождественский, но явно рождественским не был. «В водосточных канавах под карнизами и между кровельной плиткой все еще виднелись пятнышки белого зернистого порошка. Пару недель назад он выпал, точно снег, на крыши и лужайки, поля и ручьи. Возрождение новой жизни в этом пострадавшем мире было подавлено не при помощи колдовства или вражеских действий. Люди сделали это своими руками».

Все было таким многозначительным и тяжеловесным.

София поднялась в свою ледяную комнату на верхнем этаже, где стоял буквально арктический холод по сравнению с обогревателями внизу. Она пыталась согреться под пальто, когда в дверь постучала Айрис, которая принесла электропечку.

— Так и знала, что ты задубеешь, — сказала она.

Она включила прибор в розетку. София натянула край пальто на «Радио Таймс», которую прихватила с собой. Празднование Рождества дома, по крайней мере с тех пор, как Айрис перестала приезжать домой на Рождество, больше всего нравилось ей тем, что она могла листать рождественский двойной выпуск своих родителей и отмечать крестиком то, что планировала посмотреть. Она читала журнал, чуть не плача, когда Айрис подошла к двери комнаты на ветхом этаже, вероятно предназначавшемся для слуг, со старинным ковровым покрытием и грубой древесиной в пятнах краски в тех местах, где не было ни ковра, ни линолеума, ни подстила. Издали казалось, что в этом году «Радио Таймс» поместил на обложку веселую новогоднюю елку, но если присмотреться, дерево превращалось в прелестную заснеженную, типично английскую деревушку с тропинкой посредине, собакой у ворот и почтовым ящиком. София спрятала журнал под пальто, когда Айрис села на край старого матраса, чтобы показать груду писем, которые пришли уже вскрытыми и заклеенными почтовым скотчем. «Обнаружено вскрытым или поврежденным и официально запечатано». Скотч почему-то рассмешил Айрис. Потом она поцеловала Софию в голову и вернулась вниз к своим друзьям.