Читать книгу "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

– Я дала ей перекантоваться у себя пару недель, пока она жилье искала. – Лавиния снова подкрашивает губы, используя мобильник как зеркало. – Только и всего.

Она выходит из такси.

И оставляет Луизу расплатиться.

Сегодня над Линкольн-центром улыбается полная луна.

Они делают массу фоток.

Лавиния снимает Луизу, когда та вышагивает по парапету фонтана. Луиза долго снимает Лавинию на фоне арок.

Лавиния выкладывает фотки в Сеть с заголовком по-французски: «Ах, я хочу жить!»

Перед началом представления они тянут полоску кокаина.

Лавиния оставляет двадцать долларов в банке для чаевых уборщицы туалетов.

Они покупают бокал, еще бокал и еще один бокал шампанского по пятнадцать долларов за бокал, и Лавиния платит почти за все, но и Луиза тоже платит, потому что она выпивши и не следит, сколько денег тратит, но знает, что у нее есть шестьсот долларов в месяц, которых раньше не было, а шампанское такое вкусное, и они сегодня вечером такие красивые.

И вправду – очень, очень красивые.

Даже незнакомые люди им это говорят. Их останавливают старушки и туристы, чтобы им это сказать, а Лавиния так великодушно улыбается и отвечает: «Спасибо, спасибо».

* * *

На лестнице Луиза замечает Афину Мейденхед. У нее строгая высокая прическа. Она в жемчугах. Она в длинном розовом платье и под ручку с совершенно лысым мужчиной.

Здесь еще и Анна Уинтур.

Лавиния уводит Луизу в комнату прессы, которая наполовину спрятана за туалетом и о которой никто не знает, кроме прессы (и Лавинии, которая хоть и не пресса, но все знает).

Беовульф Мармонт уже там. Он изо всех сил пытается вклиниться в разговор двух мужчин постарше, делающих громкие и отрывистые заявления о значимости Вагнера, называя его оперы драмами.

– Вот такая же проблема с Гуно, – говорит Беовульф. – Эмоции в его операх очень уж прямолинейные – это все очень ожидаемо, не так ли? Эмоционально, но на грани рискованной запутанности.

Гевин Маллени тихонько ударяет Луизу по плечу.

– Должен сказать, – произносит он, – что вы произвели на меня впечатление. Что для меня нехарактерно. Так что гордитесь. – Он поворачивается к Беовульфу. – Конечно же, вы знакомы с Луизой Вильсон. Она теперь пишет для нас.

На лице Беовульфа потрясение.

– Разумеется, – отвечает Беовульф. – Очень рад.

Конечно, он по-прежнему смотрит куда-то ей через плечо (мужчины постарше, оба женатые, работают соответственно на «Нью-Йоркер» и «Нью-Йорк таймс»), но на этот раз он замирает.

– Ой-здрасте-все!

В комнату кто-то протискивается.

– Вы-Беовульф-Мармонт.

Мими резко выбрасывает вперед руку.

На ней платье в блестках с вырезом до пупка и подолом, едва достающим ей до зада.

– Это я, – отвечает Беовульф, который понятия не имеет, кто это, блин, такая.

– Вы друг Лавинии.

– Конечно.

– Вы пишете для «Скрипача» и «Белой цапли» и работаете над ученой степенью в Колумбийском университете.

– Верно.

– Я-прочла-что-вы-написали-для-«Белой-цапли»-о-Джоан-Дидион-думаю-вы-совершенно-правы-она-несет-полную-ответственность-за-всепроникающую-феминизацию-повествовательной-публицистики-вы-не-могли-остановиться-на-этом-подробнее?

Вот тут, и только тут Беовульф Мармонт улыбается.

Он кладет ей руку на спину.

– Идемте-ка мы с вами выпьем, – предлагает он.

– Пошли, – бросает Лавиния, хватая Луизу за руку. На Мими она даже не смотрит.

– Чего она добивается? – снова старается разузнать Луиза, пока они поднимаются по ступенькам к своим местам в ложе.

Лавиния не отвечает. Она прислоняется к статуе на вершине лестницы и пристально вглядывается в толпу.

– Кого ты высматриваешь?

– Никого, – отвечает Лавиния. – Единственный человек во всем мире, которого мне хочется видеть, это ты, а ты рядом. – Она не сводит глаз с лестницы.

– Давай сделаем селфи, – предлагает Лавиния. Они фоткаются.

– Господи, как я люблю оперу, – произносит Лавиния, когда они стряхивают с плеч меха и усаживаются. Лавиния снова пристально оглядывает горизонт. – Как же здорово на три часа закрыть глаза и по-настоящему ощущать окружающее. И… погляди!

Лавиния взяла с собой фляжку, хотя они уже и так изрядно навеселе.

– Бери. Пей.

Она подносит фляжку к губам Луизы и резко ее наклоняет, так что рот Луизы переполняется, и та начинает кашлять.

Лавиния смеется.

– Не переживай, – внезапно говорит она.

– Что?

– Ты ничем не похожа на Мими.

Луизе не по себе оттого, как ей становится хорошо от этих слов.

– Ты умная. И сильная. И ты, блин, не безрассудная. Ты вроде меня. Умеешь с трудностями бороться.

Она сжимает Луизе руку.

– Извини, что заставила тебя сегодня прийти… не надо было… я знаю, как ты устала.

– Об этом не переживай, – отвечает Луиза.

– Но теперь-то ты рада, что пришла, верно?

– Да, – говорит Луиза.

– Ты на меня не сердишься?

– Нет.

– Я так рада, что ты ко мне переехала, – продолжает Лавиния. – Ненавижу быть одной! – Она снова делает глоток из фляжки. – Мы с тобой встанем… против всего мира! – Она берет Луизу за руку. Поднимает, очень медленно, и подносит к губам. Целует костяшки пальцев. Вытягивает руку Луизы. Целует надпись «БОЛЬШЕ ПОЭЗИИ!!!» – У нас будет восхитительнейший вечер, – шепчет она, когда раскрывается занавес.

Музыка такая зловещая и прекрасная, сопрано просто поразительны, а Витторио Григоло так красив и страстен, что и вправду веришь, как сильно Ромео ее любит. А Джульетта поет: «Ах, я хочу жить», звенят звуки вальса, и сердце у Луизы колотится. Она думает: да, да, я тоже хочу жить. А потом думает, что, может, не так уж плохо, что она сегодня потратила двести долларов (возможно, все триста, если приплюсовать шампанское и такси). Может, иногда можно немного просрочить работу для «ГлаЗама», и иногда (если ты с Лавинией в опере) не нужно уж так сильно волноваться из-за мужчин, которые ведут тебя до дома в Сансет-парке. Может, не так уж плохо, что у нее нет ключа от квартиры Лавинии. Может, не так уж плохо, что она иногда не спит, потому что снова и снова перечитывает роман Лавинии. Может, не так уж плохо, что не нашлось места для ее одежды, все не так уж плохо, когда Лавиния рядом.

Особенно, когда Лавиния так ее обнимает.