Читать книгу "Что слышно - Лев Рубинштейн"

7. Операция на гланды.

8. Рыбий жир.

9. Молочный суп.

10. Боязнь заснуть и не проснуться.

11.

Как я дразнил бабушку за то, что она читает перед сном одну и ту же книжку, причем справа налево, и при этом бормочет себе под нос что-то не по-русски. Это было ужасно смешно.

12.

Как соседская дворняжка Булька стащила с меня трусы на глазах Тани Синотовой.

13.

Как я выпил полстакана постного масла (думал, что квас) и что было потом.

14.

Как по дороге с новогодней елки я съел весь подарок и что было потом.

15.

Как мама обещала, что мы поедем в воскресенье на ВДНХ гулять и есть мороженое, но что-то случилось, и мы не поехали.

16.

Деревянный конь Сивка, который у Сашки был, а у меня – нет.

17.

Бежевый плащ Елены Илларионовны, заляпанный чернилами, которыми я случайно пульнул из водяного пистолета. Уж так вышло.

18.

Витька Леонов из соседнего двора, который обозвал меня жидом, на что я ему сказал, что сам он жид.

19.

Учительница Марья Васильевна, которая не разрешила мне выйти из класса, и я описался.

20.

Завуч Юлия Михайловна, дернувшая меня за ухо так, что пошла кровь.

21.

Историк Иван Тихонович, говоривший “лабровраденческое государство” и называвший меня почему-то Гуревичем.

22.

Англичанка Анна Павловна по прозвищу Половник, которой я однажды зачем-то подставил подножку, и она упала. До сих пор не понимаю, как это получилось.

23.

Субботник, воскресник, сбор металлолома, сдача норм ГТО.

24.

Прием в пионеры, прием в комсомольцы, прием у зубного.

25. Вообще школа.

26. Первые литературные опыты.

27. Вторые литературные опыты.

28.

Ленин, из-за которого я навсегда рассорился с одной девушкой. Она говорила, что что-то же должно у человека быть святое.

29.

Повышенные социалистические обязательства.

30. Песня “Мой адрес – Советский Союз”.

31. Песня “Каким он парнем был”.

32. Песня “И Ленин такой молодой”.

33. Некоторые другие песни.

34.

Памятник Дзержинскому, у которого я однажды назначил свидание, забыв, что подойти к нему невозможно. Свидание, понятное дело, не состоялось.

35.

Пять часов в очереди за водкой в конце декабря 1988 года. Водка нужна на поминки: мама умерла.

36.

Пять часов вечера четвертого апреля тысяча девятьсот девяносто шестого года. В чем там было дело, не скажу.

37. Многое другое.

Косвенная речь

Праздник возвращенья

Ну разумеется, радио. Радио, неизбежно висевшее на кухонной стене и не умолкавшее ни на миг, пело и играло нам эти песни с утра и до позднего вечера. Это не было ни искусством, ни культурой, ни поэзией, ни музыкой. Это было чем-то существенно большим – неумолчным фоном повседневности. То есть самой повседневностью, неотделимой от чистки картошки или купания младенца в корыте, коммунальной склоки или запаха маминого борща.

Но и не только радио. Разве ж забудешь одноногого дядю Сережу, которого на все семейные праздники вся квартира зазывала с его трофейным аккордеоном. Это такое было счастье! Для детей особенно. Для взрослых, кажется, тоже. “И пока за тума-а-нами видеть мог паренек”, – пел дядя Сережа, и все ему подпевали. Тогда слова песен знали практически все.

Я тоже пою иногда эти песни. И в детстве, и теперь. И ловлю себя на том, что в своем пении я невольно подражаю не певцам из радиоточки, а дяде Сереже, вносившем в свою певческую манеру слегка дворовые, чуть-чуть приблатненные интонации.

Я думаю, что годы войны были самыми несоветскими годами за всю советскую историю. Это был единственный эпизод, когда практически совпали по большинству пунктов интересы государства и общества, государства и отдельных людей. Все было предельно понятно и ясно: на нас напали, нас хотят уничтожить, мы должны сражаться, чтобы спасти и защитить наши дома и наших родных. Хотя объективно получалось так, что спасали заодно и политбюро, и товарища Сталина, и НКВД, и колхозы, и ГУЛАГ.

Вот и расцвела тогда пышным цветом песенная лирика. И ничего похожего по силе и достоверности не было ни до войны, ни после нее.

О чем эти песни? Да об одном и том же. Они были подчинены единому канону, но не тому ГОСТу, в соответствии с которым производилась большая часть советской художественной продукции, а канону глубинному, фольклорному.

Вот сравните: “Лети, мечта солдатская, к дивчине самой ласковой, что помнит обо мне” – “Всю нежность свою, что в смертном бою, солдат, сберегли мы с тобой, мы в сердце своем жене принесем, когда мы вернемся домой” – “И каждый думал о своей, припомнив ту весну. И каждый знал – дорога к ней ведет через войну” – “Ты ждешь, Лизавета, от друга привета и не спишь до рассвета, все грустишь обо мне. Одержим победу – к тебе я приеду на горячем боевом коне” – “Чтоб все мечты мои сбылись в походах и в боях, издалека мне улыбнись, моя любимая” – “Мне нелегко до тебя дойти. Ты меня, родная, жди и не грусти. К тебе я приеду – твоя любовь хранит меня в пути” – “Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь. И поэтому знаю – со мной ничего не случится” – “Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви”.

Может показаться, что все эти песни на одно лицо. Но они все разные, потому что все они настоящие. А настоящее всегда неповторимо, как походка, как интонация, как тембр голоса.

Вспомните слова этих песен. Вы не найдете там ни Сталина, ни Ленина, ни ВКП(б), ни колхоза-совхоза, ни пятилетки в четыре года – нету там ничего, что бы отдаленно указывало на конкретные реалии агитпропа и Совинформбюро 1940-х годов.

Нету в этих песнях никакой руководящей роли партии и правительства. А есть там другая руководящая роль – руководящая и направляющая роль мужества, разлуки, смертельной опасности, ожидания, верности, любви и надежды. И всего лишь. И это самое “всего лишь” как трогало сердца людей в те годы, так трогает и теперь.

Если попробовать вынуть эти песни из исторического контекста, не будет даже и понятно, в какое время и о каком времени они поются. О чем речь? О чем и во все времена – “о службе морской, о дружбе мужской”.

Получается, что речь идет о войне вообще. О той единственной, Троянской. И главными героями, что в той, что в этой войне неизбежно оказываются не маршалы и не верховные главнокомандующие, не цезари и не сталины, а все те же вечные и никогда не стареющие Одиссей и Пенелопа. Прямиком из древнего эпоса, чудесным образом помноженного на бесхитростную, почти лубочную эстетику городской окраины, дошли до нас эти вечные, а потому бесконечно трогающие мотивы.