Читать книгу "Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая"

Все эти десять дней Мистина обдумывал и обсуждал с соратниками битву: ведь в Киеве, если судьба туда добраться, им придется многократно рассказывать о ней. Князю – Мистина очень надеялся найти там побратима оправившимся от ран и благополучным. Городским и полянским старейшинам, боярам и князьям тех земель, что послали своих ратников в этот поход. По всем землям руси, славян и прочих поднимется женский плач – общие потери, считая первую битву в проливе, на сегодняшний день насчитывали тысяч десять. Чуть более десяти тысяч Мистина вывел из Ираклии и сейчас надеялся доставить домой, на Русь. Вместе с добычей, под тяжестью которой иные скутары едва не черпали волну на ходу.

Прибыв к устью реки Ребы – в уже знакомые места, – Мистина первым делом отправил дозор с передовой лодьи на эту гору. Дозор никаких признаков царских войск поблизости не углядел, и Мистина велел людям высаживаться. Устраивать стан, забрасывать в море сети, разводить огонь на своих же кострищах трехмесячной давности, отдыхать перед, как он надеялся, последним опасным участком пути. Вдоль земель Греческого царства за Боспором Фракийским предстояло идти еще несколько дней, но близ болгарских берегов Мистина ратной доблести от царевых мужей не ждал. Где им ратоборствовать на окраинах, близ Болгарского царства, когда в самом сердце своей страны они собрались дать ему отпор только на третий месяц войны!

Ночь прошла спокойно. Еще в начале лета эту часть побережья русы «очистили» так основательно, что сбежавшее население сюда пока не вернулось. Все поселки в округе были сожжены, поля стояли почти неубранными, ветки яблонь в садах клонились под тяжестью никому не нужных плодов, земля под ними была усыпана падалицей. В воздухе висел сладковатый запах гнили. Переспелые смоквы шлепались с ветвей и разбивались оземь, разбрызгивая кисель жидкого черничного цвета. Крупные грозди светло-желтого винограда свешивались со столбов и решеток в уцелевших двориках, но на все это сладкое изобилие никто из русов уже смотреть не хотел. Теперь и те деревья, что пережили первый набег, были срублены на дрова для тысячи дружинных котлов.

А в рассветных сумерках Мистину осторожно, но настойчиво разбудил его телохранитель, Ратияр.

– Свенельдич… – вполголоса проговорил он. – Проснись. Там эти троллевы огнеплюи опять в проливе стоят.

– Что? – Мистина сел на кошме и поморщился от боли в плече и лопатке. На груди у него была не настоящая рана, а только глубокая длинная царапина, уже поджившая. – Вчера же не было!

– Вчера не было. А как рассвело – стоят. За ночь подошли.

– Ты их видел?

– Не видел бы – не говорил бы, – вздохнул Ратияр.

Даже не умывшись, Мистина сам поднялся на гору. Йотуна мать и ее троллева бабушка! Точно вызванные злым колдовством, памятные ему хеландии стояли на прежнем месте. Их стало вполовину меньше, но они выстроились в два ряда в устье пролива, точно так же, как три месяца назад, когда русы отправлялись от ужасных впечатлений первой на их памяти огненной битвы и решали, как быть дальше.

– Змей Мировой вам в тридевятое царство… – Мистина потер глаза кулаком, будто надеялся, что ненавистное видение растает. Но увы.

– Они что, три месяца с места не сходили? – в изумлении воскликнул у него за спиной Тородд, родной младший брат Ингвара.

Если бы сила ненависти давала возможность поджечь корабли на расстоянии, сейчас все шесть Феофановых хеландий под взглядом Мистины вспыхнули бы, как пучки соломы. Мимо них лежал путь к западному побережью Греческого царства – путь домой. Тоска по дому и тем, кто его там ждал, все эти десять дней мучила Мистину сильнее, чем боль от четырех ран. Стоило ему повернуться спиной к Ираклии и полю битвы, оставленному за греками, обратить мысли к дому, как эта тоска, месяцами сдерживаемая, навалилась и стала давить, будто петля на горле. Из-за ран на левом плече, под лопаткой и на груди Мистина не мог даже грести – ему ничего не оставалось, кроме как смотреть на скользящие мимо берега Греческого царства, зеленые долины и синеватые горы в отдалении. Всего этого он уже видеть не мог. Ему опротивели гладкие колонны цвета масла с пеплом, мраморные и мозаичные полы, яркие росписи на стенах дворцов, где случалось останавливаться этим летом. Глинобитные стены греческих хижин, кривые серебристые оливы, гранаты в красных плодах и виноградники в резной листве. Казалось, вся тоска десяти тысяч человек по дому и родным проходит через его расцарапанную пикой катафракта грудь.

И вот тут, прямо у него на глазах, две ближние хеландии сдвинулись с места. Взметнулись длинные ряды мокрых весел, и два царевых корабля двинулись в сторону русского стана…

* * *

– Дьявол, что ли, сожрал этого Куркуаса вместе со всеми его войсками? – восклицал патрикий Феофан, стоя на палубе возле сверкающего золотом «военного креста» и потрясая пухлыми кулаками. В такое бурное негодование он впал, кажется, впервые в жизни. – Где Варда Фока? Они прислали гонца, дескать, скифы под Гераклеей разбиты наголову, бежали жалкие остатки, а наше войско идет к Никомедии. Это называется – разбиты? Это называется – жалкие остатки? Полтысячи лодок! Половина того, что ушла на восток! Какого дьявола Иоанн пошел к Никомедии, где было от силы две тысячи скифов, когда здесь в пять раз больше?

Перед ним стояли кентарх Иоанн и друнгарий тагмы Схол Зенон, а чуть сбоку – Дорофей и Клементий, кентархи тех двух хеландий, что были отправлены Феофаном на разведку. Мелководье не позволяло хеландиям подойти к берегу близ устья Ребы; тем не менее в скифском стане затрубили рога, тысячи мужчин устремились к воде с щитами и оружием, выстроились на песке, готовые отражать нападение. При этом сотни людей спешно разгружали стоявшие у берега лодки – таскали, швыряя на песок, мешки и бочонки. Иные, раненые, помогали одной рукой.

– Они сами собирались напасть на нас, клянусь головой Пресвятой Девы! – твердил кентарх Клементий. – Если бы мы не повернули прочь, они спустили бы свои лоханки. Я видел, как они прыгали туда целыми десятками! И у каждого, клянусь стопами апостола Павла, на голове был ромейский шлем!

– Уж я бы тогда пальнул по ним, клянусь кровью Христовой, – мрачно добавил кентарх Дорофей.

– Против ветра? – с издевкой подхватил Феофан и воздел руки, будто желая сказать: Господи, за что Ты наказал меня, послав мне под начало таких дураков. – Дорофей, ты ходишь по морям уже десять лет и собирался сам себя сжечь?

– Так неужели я буду смотреть, как скифы пытаются захватить мой корабль?

– Тогда подождал бы, пока они его захватят, а потом удачным залпом против ветра можно было бы сжечь свою хеландию вместе со скифами, – язвительно посоветовал кентарх Иоанн. – Благодаря столь ловкому и новому приему твое имя увековечили бы, когда кто-нибудь взялся бы писать новый «Тактикон». Все сразу и разлетелись бы: воины Христовы – в рай, а эти бестии – в ад.

– Лучше бы вы пересчитали их как следует, – желчно подхватил Феофан.

– На это понадобился бы не один день, – ответил Клементий. – Но лодок – сотен пять-шесть. Правда, они тяжело нагружены, и едва ли каждая поднимает в придачу много людей.