Читать книгу "Лабиринт Ворона - Наталья Солнцева"

Он бросил «Историю Англии» и кинулся на поиски другой книги.

– Брюсы… так-так… Ага! Во время Великой английской революции прибыли в далекую Московию искать чинов и заработка… Служили верой и правдой… Роман и Яков Брюсы отроками поступили в потешное войско будущего императора Петра I. Дед их, потомок шотландских королей, скончался в 1680 году, в чине генерал-майора, сын его Вилим дослужился до полковника и погиб под Азовом… а внук, Яков Вилимович Брюс, стал ближайшим другом и соратником Петра Великого…

– Боже мой! – воскликнул потрясенный Ольшевский. – Брюсы имели прямое отношение к династии Стюартов!

Ему казалось, он вот-вот поймет что-то важное, и у него откроются глаза. Мысли его ходили по кругу и возвращались в исходную точку без ответа. Какой ответ он желал бы получить, филолог толком не знал.

Во втором письме Сьюзи сообщала, что поселилась в деревянном, но довольно удобном доме Волынского в Китай-городе, который любезно предоставил ей светлицу на втором этаже – девичью комнату, до замужества занимаемую его сестрой. Что из окошка светлицы виден храм с золочеными куполами и слышно, как звонят колокола. Несколько слуг ведут хозяйство Волынского, а сам он каждый день верхом отправляется на службу к царскому двору…

«Знатные московиты одеваются богато, – писала Swarthy. – И повсюду их сопровождает свита, а при езде по городу – до пятидесяти человек пешими. Жены боярские без двух десятков слуг на улицу не показываются. Наряды у них яркие, из парчи и бархата, шиты серебром и золотом, оторочены мехом, сапожки на каблуках. Я в своем темном платье и купленной по дороге епанче[14] выгляжу монашкой. Волынскому представилась путешественницей, ищущей достойного применения своим способностям. Он, кажется, поверил. В Москве много иноземцев: немцы, греки, поляки, голландцы… Одни к ним относятся терпимо, другие ненавидят. Часто можно услышать возмущение: какая, мол, нужда нам в заморских обычаях? Предки наши обходились без них, и мы обойдемся… Но явной вражды московиты не выказывают.

Молодой государь сам говорит на польском, греческом и латыни, покровительствует искусствам, особенно театру, устроенному отцом его. Традиции сии поддерживает и царевна, которая переводит с французского Мольера и пробует сочинять собственные пьесы. Весьма похвальные стремления, дивные в сей отсталой стране.

Живя в доме Волынского, я заметила его повышенное внимание и участие к моей персоне. Он решил сделать мне подарок – сундук с одеждой, приличествующей его сословию. Я восхищенно перебирала чудесные вещи, но вынуждена была отказаться. Лучше мне ходить в том платье, к которому я привыкла и которое не будет вызывать ко мне излишнего интереса. Ведь у меня нет ни слуг, ни свиты, я хожу по городу одна и не хочу привлекать любителей поживиться…

Волынский обиделся и несколько дней со мной не разговаривал. Раньше он спрашивал, где я так хорошо научилась их языку, и часто исправлял ошибки моей речи. После моего отказа от подарка он как будто отдалился от меня. Я испугалась, что мне придется искать другое жилье, но опасения мои были напрасны. Волынский остыл и даже попросил у меня извинения. Однако с тех пор я стала ловить на себе его долгие пристальные взгляды, а однажды застала его в своей светлице. Надо ли говорить, как сие насторожило меня? Я решила немедленно съехать и прямо заявила ему об этом. Он смешался, побагровел и… сделал неожиданное признание. Оказывается, он испытывает ко мне нежные чувства…

Признаюсь, мне польстили его пылкие признания, – я ведь женщина, – но никакой надежды на взаимность я ему не оставила. Объяснилась твердо и непреклонно. И тут он насильно обнял меня, прижал к себе и начал целовать – неистово, с дикою страстью. Я отбивалась, как могла… ударила его по лицу, поцарапала ему щеку… Он опомнился, умолял меня простить его, но я думала только об одном: где мне теперь искать убежище и крышу над головой. Ибо находиться дольше в доме этого человека стало опасно. Я усомнилась в его искренности и сочла его любовный пыл несколько наигранным. Чего же в таком случае он добивался?

Может, наша встреча на том злополучном тракте вовсе не была случайной? Отбив разбойников и спасши тем мою жизнь, Волынский завоевал мою симпатию и дружеское расположение, тогда как его намерения простирались, видимо, куда дальше, нежели помощь одинокой спутнице и сострадание к оной…

Ночью я лежала без сна, прислушиваясь, не скрипнет ли половица, не хлопнет ли дверь… Обошлось. Когда же Волынский отправился ко двору, исполнять при царе положенную ему службу, я собрала свои скудные пожитки, улучила момент и выскользнула из дома незаметно для дворни. Слуги в Московии сплошь любопытные, ленивые и нечистые на руку. Боятся они только хозяина, лебезят перед ним, однако норовят потянуть все, что лежит без глазу. Скажу лишь, что недосчиталась некоторых милых вещиц, которые напоминали мне о прежнем моем житье-бытье и за которые можно было выручить какие-нибудь деньги. Но главное мне удалось сберечь.

Сии мытарства вынудили меня прибегнуть к последнему средству: идти искать участия Льва и Единорога. Я бродила по городу, ломая голову над значением сих двух существ и того содействия, которое они могли оказать мне. Вы обмолвились, что воспоминания о наших прогулках послужат мне подсказкой.

Прогулка – неподходящее слово для Москвы. Особенно женщине здесь ходить одной рискованно. Того и гляди, попадешься если не ворам, то подвыпившим гулякам или разнузданной боярской челяди. Боязно мне было не за себя, а за то, что я привезла с собою и, особенно за то, что собиралась увезти. Пока я терзалась неведением, на улицах стемнело. Как описать мое одиночество и полную беспомощность перед лицом чужой варварской жизни? Как освоиться среди чужеземцев, занять подобающее место, которое позволит осуществить мою мечту?

Отчего вы не выразились яснее, дав мне вместо точного указания слабый намек? Это была проверка ума или духа? А может, вы уготовили мне испытание? Гожусь ли я для того, на что претендую?

Голодная, измученная страхом и неизвестностью, я зашла в маленькую неопрятную харчевню, где мне подали квас и кусок вареного мяса на глиняной тарелке. Это было заведение для простого люда, и на меня там не косились, так как моя скромная бедная одежда никого не смущала и не вызывала интереса. Там я отдохнула немного и решилась заночевать на монастырском подворье… благо, тут заведено привечать бездомных богомольцев. Пришлось прикинуться больной, потому как молиться по православным обычаям я не умею. Ко мне отнеслись со смиренною терпеливостью, пригрели, напоили отваром из трав, который приготовляют собственноручно черницы для болезных и убогих. Кроме того, в таком месте меня никто бы искать не догадался, а мне того и надо было. Наутро я покинула подворье, не зная наверняка, вернусь ли туда вновь.

Сердечное смятение привело меня против воли к дому Волынского, который приютил меня и где я провела первые самые спокойные дни в Москве. На крыльце билась в рыданиях сенная девушка, а во дворе толпились служилые люди. Я низко повязалась черным платком и не поднимала глаз, чтобы меня не узнали. Со слов, долетавших до меня, я поняла, что спаситель мой и одновременно обидчик внезапно захворал и умер, сгорев в одночасье от какой-то лихорадки. Занемог он еще со вчерашнего вечера, и домой его доставили уже без памяти. Прометавшись ночь в жару и бреду, он едва дотянул до рассвета и скончался…