Читать книгу "Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля - Антон Первушин"

Обратимся к воспоминаниям однокашника будущего космонавта по Люберецкому ремесленному училищу Тимофея Андреевича Чугунова, которые он изложил в небольшой книге «С юности на всю жизнь» (2006):

«В училище можно было получить специальность токаря, слесаря, литейщика и электромонтера.

Красивое многоэтажное здание училища меня обрадовало. В таком прекрасном здании мне предстояло учиться. Вот здорово! Но… впереди вступительные экзамены и приемная комиссия. ‹…›

Юра приехал в училище со своей двоюродной сестрой Тоней из Москвы. Она помогала ему во всех вопросах приема в училище. Экзамены он, конечно, сдавал сам.

Меня больше всего увлекало слесарное дело, а Юра хотел стать токарем. Хотя выбор профессий был разный, я с Юрой ходил вместе по коридорам училища в ожидании решения комиссии. Вскоре пришло к нам и общее огорчение: на токарные и слесарные профессии принимали с семилетним образованием, а у нас было 6 классов. Загоревали и Юра с Тоней, и я.‹…›

Увидев наше расстройство, директор училища Иван Степанович Тихонов пригласил нас в свой кабинет и по-отцовски сказал: „Ребятки, я вам предлагаю учиться на литейщиков-формовщиков, на огненную профессию“. Об этой профессии мы и не слышали. Глядя на наши грустные лица, директор встал с кресла, подошел к нам совсем близко и стал рассказывать о мастерах-литейщиках, чьими руками отлиты исторические памятники, различные скульптуры для площадей и парков.

Мы внимательно слушали директора. И Юра тут же сказал, что он, когда его сестра Тоня знакомила с Москвой, уже видел памятники на улицах и в метро.

„Вот и хорошо, что видели эти памятники“, – спокойно заявил завуч училища Владимир Ильич [Горенштейн] и подчеркнул, что умелыми руками литейщиков-формовщиков изготавливаются отливки-заготовки для деталей всех видов станков, тракторов, комбайнов и самолетов.

Юра, услышав слово „самолетов“, радостно спросил у завуча: „А что для самолетов могут сделать литейщики?“ „Очень многие детали изготавливаются из цветных металлов точным литьем, а само сердце самолета – двигатель – тоже литье высокой точности и прочности“, – утвердительно сказал Владимир Ильич.

Получив такую информацию о своей будущей работе из первых уст, мы согласились учиться на литейщиков».

Конечно, что-то здесь приукрашено (упоминание самолетов – типичная мемуарная селекция!), однако зафиксирован и важный момент, который подтверждается другими источниками: изначально Юра не собирался становиться литейщиком-формовщиком и даже толком не знал, что это за специальность и зачем она нужна. Однако его намерение стать самостоятельным пересилило желание получить понятную и, как ему казалось, более престижную специальность. Гагарин добился своего, проявив характер, и не собирался останавливаться на достигнутом.

Биограф космонавта Лев Данилкин, правда, указывает: в сохранившейся «Поименной книге ремесленного училища № 10» написано, что Гагарин зачислен в училище согласно приказу № 140 от 30 сентября 1949 года, то есть не в августе, когда работала приемная комиссия. На основании этого Данилкин сделал вывод, что официальная биография подправлена: на самом деле Юрий вернулся в Гжатск, поступил в седьмой класс, а двоюродная сестра сумела договориться с завучем после того, как учебный год начался. Однако эту версию не поддерживают ни воспоминания друзей Гагарина по училищу, ни свидетельства однокурсников из «параллельной» группы, ни «откровенные» мемуары Льва Толкалина. Возможно, расхождение в датах появилось в результате бюрократической волокиты: известно, например, что Гагарину сначала не хотели давать место в общежитии и на переговоры ушло какое-то время.

Люберцы, в которых предстояло жить и учиться Юрию, начали превращаться в индустриальный город в начале XX века, когда там открылся железнодорожный завод «Нью-Йорк», принадлежавший американскому бизнесмену и позднее перепрофилированный на производство сеноуборочной техники. В 1924 году завод был национализирован и переименован в честь машиниста Алексея Владимировича Ухтомского, командовавшего люберецкой боевой дружиной в ходе первой русской революции 1905 года и расстрелянного царскими карателями. В годы войны завод работал на фронт: там изготавливались корпуса для мин и другая военная продукция, за что был награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.

В 1949 году Люберцы представляли собой железнодорожную станцию и несколько рабочих поселков, выросших вблизи большого завода и множества маленьких. Жили там бедно, как в общем-то и везде в разоренной войной стране. В статье Юрия Колыванова, однокурсника Гагарина из «параллельной» группы, под заголовком «В начале пути» (газета «Люберецкая панорама» от 17 февраля 2011 года) есть, например, такое свидетельство времени: «В конце работы приемной комиссии слово было предоставлено старшему мастеру училища. Он сообщил присутствующим в зале родителям тех ребят, которых приняли в группы токарей и слесарей, что на всех в училище не хватает штангенциркулей, и показал его. В то время этот прибор можно было купить на рынках-толкучках».

Люберецкий краевед Герман Артёмов в статье «Пирожки горячие, мороженое „Мишка на Севере“» (газета «Люберецкая правда» от 22 октября 2004 года) так рассказывал о послевоенных реалиях родного ему города:

«Старожилы города Люберцы по старинке называют территорию на выходе из перехода на южной стороне города привокзальной площадью. И это обоснованно, так как на одной из железнодорожных платформ было здание вокзала.

Что же представляла из себя площадь и чем она знаменательна для люберчан? ‹…› Где сейчас располагается торговый центр с застекленными павильонами, раньше были фанерные палатки голубого цвета. Государству всегда было выгодно продавать алкогольные напитки. И, конечно, на первом месте было питейное заведение. ‹…›

Начну описание с этого магазина-палатки, в простонародии прозванного „Голубой Дунай“. Были там стойки и столики. Продавали водку, вино в розлив и в бутылках. Самая маленькая тара – стограммовая бутылочка, и называли ее „шкалик“. ‹…› Вот в этом „Голубом Дунае“ можно было люберецким мужикам пообщаться и поделиться новостями. Многие вернулись с войны и вспоминали о жестоких боях.

В другой палатке продавали бочковое пиво. В бочке вышибалась пробка, и в отверстие вставлялся ручной насос. Продавщица нагнетала воздух в бочку и разливала пиво по кружкам. Продавали здесь воблу и раков. Пиво пили не спеша и подолгу беседовали. Были палатки, где продавали брагу, квас и морс. ‹…› Мы, пацаны, пили квас и морс. Цены на прохладительные напитки были доступны. ‹…› Еще на площади продавали „газировку“ – газированную воду. Продавец привозил тачку, на которой установлено оборудование для приготовления газированной воды. Один стакан с сиропом стоил четыре копейки, без сиропа – одна копейка.

Привозили из пекарни на тележке батоны, и продавец зазывал покупателей: „Батоны горячие, рубль сорок!“ Вот такая была реклама в далекие времена. Цены постоянно менялись. В декабре 1947 года, когда отменили карточки и заменили деньги, немного стало получше жить. Появились продукты питания, но денег у людей всё равно было мало. Покупали колбаски, сырку по двести граммов, и продавец спрашивал покупателя: „Вам порезать колбаску?“ В годы войны, да и после, муку и крупу на площади продавали стаканами. Было определенное место, где продавали табак, махорку. Заядлые курильщики, чтобы купить стакан махорки, делали цигарку или „козью ножку“ из газеты и проверяли крепость. Потом уж насыпали кисеты. ‹…› Огонь добывали при помощи твердого камня, напильника и фитиля. Продавали и папиросы в россыпь, то есть можно было купить несколько папирос, обычно „Беломор“. Курить папиросы „Казбек“ считалось шиком. Вспоминается песня, которую исполнял Марк Бернес: „В ответ, достав „Казбеку“ пачку, сказал ей Костя с холодком…“ Конечно, сигарет с фильтром не было.