Читать книгу "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин"

Объявить, что мира без обмена пленных не будет, как не будет его без окончательной победы над врагом, а потому пусть знают все, что безнаказанно изменить долгу присяги никому не удастся…

Предписываю вести строгий учет всем сдавшимся в плен и безотлагательно отдавать в приказе о предании их военно-полевому суду, дабы судить их немедленно по вступлении на родную землю, которую они предали и на которой поэтому они жить не должны…

Необходимо добиться во что бы то ни стало развития у нижних чинов сознания, что сдача до использования всех средств борьбы с противником представляет с их стороны измену, а наряду с этим необходимо также пресечь возможность сдачи в плен людей с недостаточно развитым чувством долга, укоренив у всех нижних чинов убеждение, что сдающиеся добровольно будут уничтожены огнем собственных пулеметов, ибо к трусам и изменникам другого отношения быть не может…»[73]

Таким образом, с самого начала войны, столкнувшись с негативными проявлениями войны (вернее — полной моральной неподготовленностью нации к войне с немцами, так как до войны никакой шовинистической пропаганды в России вообще не велось), командование неизбежно делает ставку на репрессалии. Этот шаг представляется единственно верным, так как, даже сознавая вынужденный характер пленения солдат, начальство должно было грозить людям различными карами, ибо удержание фронта являлось главным условием победы в войне. Понятно, что репрессалии и предлагались, и принимались разные, почему надлежит сказать об этом.

Уже в середине ноября 1914 года командарм-10 ген. Ф. В. Сивере предложил в качестве меры для уменьшения числа сдающихся в плен следующую репрессию: «Пленные, за исключением тяжело раненных, лишаются права обратного возвращения после войны». Сообщая об этом проекте в Ставку, главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген. Н. В. Рузский присовокуплял: «Генерал Сивере считает необходимым принятие особенных мер для уменьшения числа сдающихся в плен. В числе таковых мер генерал Сивере проектирует опубликование постановления, проведенного законным порядком, о том, что пленные, за исключением тяжело раненных, лишаются права обратного возвращения после войны». Развивая мысль подчиненного (10-я армия входила в состав Северо-Западного фронта), главкосевзап добавляет: «Можно было объявить всем, что такие пленные по окончании войны будут преданы суду, как совершившие побег, что и следовало бы установить законом. Генерал Сивере, со своей стороны, принимает меры, чтобы сдающаяся часть была истреблена своим огнем беспощадным образом, но мера эта может быть действительной только днем и даже не при всех условиях». Резолюция начальника Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевича на этом донесении гласила: «Это начало пропаганды о прекращении войны путем сдачи. Я полагал бы лишать семьи пайков и пособий — это срочно, снесясь с министром».[74]

Как видно, инициатива репрессалий первоначально исходила от высшего генералитета с фронта, непосредственно заинтересованного в уменьшении количества пленных. Но здесь встает закономерный вопрос: в чьих же еще руках, как не генералов, находился ключ к решению этой проблемы? Управляй войсками так, как это делал, скажем, А. В. Суворов, и потерь будет минимум. И сдаваться в плен станет ни к чему, если ты — воин-победитель.

Однако в этом плане генералитет не торопился с повышением собственного уровня управления войсками, предпочитая всю вину за поражения сваливать на низы. К сожалению, заветы великих полководцев прошлого, когда награда за победу отдавалась подчиненным, а вина за поражение полностью ложилась на плечи командира, пропали втуне. И характерны фигуры именно этих генералов, Н. В. Рузского и Ф. В. Сиверса, предлагавших жесточайшие меры по отношению к военнопленным — лишение гражданства и судебный процесс после войны.

Жаль, нет сведений, как, например, эти генералы предлагали рассматривать пленных 2-й армии ген. А. В. Самсонова, сданных в плен командиром 13-го армейского корпуса ген. Н. А. Клюевым. Тогда люди сдались в плен по приказу, но — неранеными и до исчерпания последних средств к сопротивлению. Лишался бы гражданства и предавался бы суду генерал Клюев, который приказал вверенным ему соединениям капитулировать перед последней линией германских аванпостов? Это неизвестно. Но зато в Российском государственном военно-историческом архиве сохранился характерный документ — оправдательная записка ген. Н. А. Клюева, переданная им из плена. В своей записке генерал Клюев справедливо указывает массу причин поражения 2-й армии в Восточно-Прусской наступательной операции, причин объективных, почти неизбежно ведших к разгрому. Но вот именно что «почти» — собственное поведение и ответственность Н. А. Клюев обходит стороной, забывая, что именно ему, ему лично император вверил судьбы десятков тысяч людей его корпуса и комкор-13 распорядился сдаться в плен. В годы Гражданской войны в 1919 году ген. Н. А. Клюев являлся участником Белого движения, то есть получается, был прощен своими старыми соратниками. Значит, он не подлежал тем репрессалиям, что рядовые участники войны, хотя каждый из них сдавался в одиночку (максимум — подбивал на добровольную сдачу нескольких товарищей), а генерал Клюев сдал в плен более двадцати тысяч человек?

Очевидно, настаивая на репрессалиях по отношению к солдатам, генералитет руководствовался античной присказкой: «То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Или как должны были быть наказаны военнослужащие гарнизона крепости Новогеоргиевск в начале августа 1915 года, когда комендант крепости ген. Н. П. Бобырь отдал распоряжение о капитуляции уже из германского плена? Восемьдесят три тысячи пленных — это больше, чем сдал ген. НА. Клюев. Почти все сдались неранеными и после сравнительно слабой попытки сопротивления (дрались только несколько фортов и артиллерия). Вместе с войсками сдались и семнадцать генералов — какое наказание понесли бы они? Или репрессалии касались бы только солдат?

Таким образом, ряд высших генералов, не желавших признавать собственное воинское неумение, настаивали на законодательном оформлении тяжелейших репрессивных мер в отношении военнопленных, вплоть до военно-полевых судов после победы и лишения гражданства. Интересно, что думал по этому поводу сам генерал Сиверс, когда немцы разгромили его армию в Августовской операции, а русский 20-й армейский корпус был почти полностью уничтожен? Главной причиной поражения были как раз действия командарма-10, который не сумел надлежащим образом управлять войсками, прозевал германское сосредоточение, не сумел парировать удары противника, не вывел из окружения четыре дивизии 20-го армейского корпуса. Где был сам командарм-10 в этот момент? Разумеется, отступал с основной массой штабов и тылов, возглавляя бегство. Почему он не сумел деблокировать окруженных солдат и офицеров, которые в отличие от 13-го армейского корпуса в августе 1914 года дрались в окружении до последнего патрона восемь дней? Комкор-20 ген. П. И. Булгаков не отдал приказа о сдаче подобно ген. Н. А. Клюеву, и сдался лишь тогда, когда кончились снаряды и продовольствие. И время года — Клюев сдался летом, в августе, а Булгаков дрался в феврале. Почему попытки деблокады оказались слабыми и были свернуты после первой же неудачи? Безусловно, какая-то часть личного состава 20-го армейского корпуса сдалась в плен неранеными. Так, значит, те восемь тысяч человек, несколько дней дравшихся в окружении, но вынужденных сдаться потому, что не получили помощи от своего командарма, так сказать, «почивавшего на лаврах поражения», также явились изменниками и предателями отечества, если им не удалось получить тяжелое ранение? Они должны были быть лишены гражданства или отданы под суд? Бесспорно, что против 10-й армии также была масса объективных условий. Но ведь люди дрались в окружении восемь дней, что же, целая неделя для спасения своих — это слишком мало?