Читать книгу "Все как есть - Ирина Меркина"

Короче, из-за всех этих сложностей и просто проголодавшись, я иногда плевала на диету и перехватывала булочку в останкинском буфете. Поэтому коленки еще не обрели образцовой стройности, и показывать их мне не хотелось. Брянский, зараза, ничего этого понимать не желал и заставлял меня надевать короткие юбки. А может, наоборот — понимал и делал это нарочно, чтобы не его одного считали толстым боровом. Пусть видят, что ведущая у него тоже корова.

Собственно, дело было не в юбках и коленках, а в его праве указывать мне, что носить. Он считал, что как продюсер и режиссер может вторгаться в любые области, вплоть до фасона моего белья. Я же отважно боролась за свое прайвиси. Мне объясняли — не только Брянский, но и Славка, который, в общем-то, держал мою сторону, — что никакого прайвиси у телеведущего нет и если продюсер скажет, что на съемки надо выходить топлесс или жоплесс, то есть с голой задницей, то единственное право актера — уйти, хлопнув дверью, но не спорить. А я спорю, причем непонятно из-за чего, потому что на мою задницу никто не покушается, а коленки — это просто детский сад.

— Да некрасиво же! — кричала я, забыв всякий стыд. — Смотри, они у меня толстые, как у слона!

— Что тут красиво, а что нет, решаю я! — грохотал Брянский.

Черепанов молчал, но кивал, подтверждая: решает он.

Неожиданно за меня вступился оператор Рамиз.

— Коленки действительно не катят, — подтвердил он. — Не по стандартам. Глянь в мой монитор, Володя.

Я уселась на свой шар, про себя жалея юных дурочек, которые мечтают стать моделями. Тем-то, бедным, еще больше достается.

На мне была эластичная юбка, в которой живот и попа уже почти не торчали — но все-таки до идеала было еще далеко. Я принесла ее по настоянию Брянского и надела, чтобы продемонстрировать ему наглядно, какое безобразие он хочет показать зрителю. Мне было плевать, что он сам подумает о моих ногах, я его все равно за мужчину не считаю.

Брянский сходу заявил, что все в порядке. Это, видимо, был комплимент.

Теперь он склонился к монитору и смотрел на меня глазами зрителя. Смотрел долго, иногда что-то покручивая, а я сидела на шаре, вытянув ноги, и чувствовала себя стриптизершей по вызову.

— Встань и пройдись, — только и сказал он.

Когда мой продюсер выпрямился, у него на лице было скорбное выражение, которое, вероятно, означало: вот с кем приходится работать! Он сердито глянул на Черепанова — мол, ты виноват, ты мне это подсунул, буркнул: «Делайте что хотите» — и направился к выходу.

— Подождите немножко, я скоро похудею, — крикнула я, адресуясь ко всем, но особенно к спине Брянского.

Он обернулся.

— В каком смысле ты похудеешь? — спросил Черепанов.

— В прямом. Я же не всегда такая была. У меня отличная диета…

— Диета? — нахмурившись, спросил Брянский, видимо, подозревая в моих словах какую-то провокацию и очередной намек на свою полноту.

Еще не хватало мне его обид! И я стала подробно рассказывать трем мужикам про капустный супчик, который я ем, чтобы сбросить набранные за зиму килограммы. Средство проверенное, суперэффективное, а я еще похожу в спортзал, и максимум через неделю мои коленки можно будет демонстрировать на лучших подиумах мира.

Славка и Рамиз-Арамис смотрели на меня с уважением, даже Брянский не так дулся.

— Диеты — херня, — проворчал он, но уже без раздражения. — Только мучить себя всякой дрянью. Ладно, скоро наши гости придут. Славка, давай встречать, а ты, Катя, переодевайся в брюки. Будем торговать чем имеем.

Но после съемок ко мне подошел Рамиз и тихонько попросил списать рецепт боннского супчика. Типа его девушка все старается похудеть и использует для этого любые средства. Вел он себя как-то слишком таинственно и конспиративно, и я стала догадываться, что это за девушка. Она носит необъятные костюмы, лопает под столом гамбургеры и наезжает на тех, кто меньше и слабее, — и в прямом смысле своим неповоротливым «лендровером», и в переносном — своими грубыми замечаниями. Понятно, что эта «девушка» мечтает стать такой же стройной и изящной, как некоторые ее сотрудницы, а потому подсылает к ним гонцов с глупыми легендами, так как сама спросить о диете стесняется. Но только ничего у нее не получится, если она, то есть он — назовем уж все своими именами — не изменит отношение к питанию, к людям и к жизни вообще…

Тем не менее рецепт я Рамизу продиктовала. Посмотрим, все ли диеты — херня.

Мама ждала меня за дверью павильона.

— У тебя сегодня тоже съемки? — удивилась я. — Что ж ты не сказала?

Она только помотала головой и спросила сквозь зубы:

— Ты уже освободилась?

Я освободилась, надо было только забрать куртку, которая висела в кабинете у Брянского, а для этого выудить из студии самого Брянского. Вся операция заняла не больше пяти минут, но мама так откровенно нервничала, что я тоже задергалась. Ё-мое, ну что же случилось-то?!

Маме нужно было срочно поговорить со мной, но не в кафе и даже не на улице, хотя мы с ней всегда старались чаще гулять вместе на свежем воздухе, а в моей машине. Странное место для разговоров, но я тут же поняла, почему мама на нем настаивала. В машине нас никто не видел, и она тут же принялась плакать. Вернее, сначала засмеялась, потом стала всхлипывать, губы улыбались, а по щекам уже текли слезы.

Может, кто-то умеет утешать собственную мать. Я не умею. Она часто рассказывает: когда я в раннем детстве увидела в первый раз ее слезы, то хохотала без остановки, так смешно мне показалось, что мама — и вдруг плачет!

Интересно, что слушала я эту историю вполне взрослой, но ни разу мне в голову не пришло спросить, из-за чего же она тогда плакала.

А почему она плачет сейчас, я, кажется, могу догадаться. Из-за этого писателя, который оказался таким же козлом, как и все мужики, кроме, разумеется, папы Гриши. Неужели он умудрился ее обидеть, этот сукин сын? Но каким образом?

Мама перестала всхлипывать, улыбнувшись мне сквозь слезы. И нервно сказала:

— Ну? Почему ты не спрашиваешь, что случилось?

— Что случилось, мамочка? — покорно спросила я. — Это твой кулинарный детективщик, да? Нашла из-за кого расстраиваться.

Она снова рассмеялась:

— Нет, ты просто не поверишь!

Это я-то не поверю! В том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, я поверю во что угодно. Потому что в этих отношениях бывает все. Если чего-то не было со мной, то это было с моими подругами, их родителями, соседями, героинями книг и фильмов, ну, и так далее.

Но то, что рассказала мама, не лезло ни в какие ворота моего богатого опыта.

Писатель ухаживал за мамой, дарил цветы, водил ее в театр и на концерты. Они даже были в каком-то клубе, куда, представляешь, только заказать столик стоит сто долларов или около того. Клуб называется «First» в том смысле, что он самый лучший, первый среди равных. Я в этом «First’e» была, место действительно крутое, но я не знала, порадоваться за маму или пожалеть ее. Она совсем не создана для клубной жизни. С ней даже в ресторан сложно ходить. Ей не нравится толпа и громкая музыка, ее нервируют руки официанта, которые вдруг выныривают из-за твоей спины, сметая со стола пустые тарелки. А главное — ей мешают чужие взгляды со всех сторон, и невозможно убедить ее, что люди вокруг вовсе на нее не смотрят, они заняты своими делами и, наоборот, думают только о том, как они сами выглядят в чужих глазах. Но объяснить это маме нельзя, она совершенно не тусовый человек, и чувствует себя комфортно только дома, ну и у меня, потому что мой дом — это дом бабушки, в котором она выросла.