Читать книгу "Смысл существования человека - Эдвард Уилсон"

В результате неизбежно биологическое фиаско. Первыми вымерли бы колонисты-инопланетяне. Аборигены – мы, а также земная фауна и флора – не пострадали бы, за исключением немногочисленных локальных кратковременных эксцессов. Столкновение миров совсем непохоже на происходящий в настоящее время обмен видами растений и животных между Австралией и Африкой или Северной и Южной Америкой. Конечно, в последнее время многие экосистемы понесли значительный ущерб из-за межконтинентального смешения видов, виновниками которого оказались наши «родные» земные организмы. Многие из таких «колонистов» подолгу существуют как инвазивные (или инвазионные) виды, особенно в зонах вмешательства человека. Некоторым удается практически истребить аборигенные виды. Но это совсем не похоже на ту гибельную несовместимость, которая предрешила бы судьбу инопланетных колонистов. Чтобы заселить планету, пригодную для обитания, пришельцы должны были бы сначала уничтожить на ней всю аборигенную жизнь – до последнего микроба. Уж лучше оставаться дома, несколько миллиардов лет в запасе точно есть.

Здесь мы подходим ко второму аргументу в пользу того, что инопланетяне совершенно не угрожают нашей хрупкой планете. Если цивилизация настолько высоко развита, что ей по плечу исследовательские космические полеты, то представители этой цивилизации наверняка должны понимать и жестокость, и смертельный риск, с которым сопряжена биологическая колонизация. Они, в отличие от нас, должны осознать: чтобы избежать вымирания или возвращения к непереносимо суровым условиям их родной планеты, разумный вид должен обрести устойчивость и политическую стабильность задолго до начала путешествий за пределы собственной звездной системы. Возможно, инопланетяне захотят исследовать другие планеты, на которых есть жизнь, – очень аккуратно, при помощи роботов, – но не вторгаться. У них просто не будет такой необходимости, если только их родная планета не окажется на пороге гибели. Если инопланетная раса освоила межзвездные путешествия, то ей, скорее всего, также под силу предотвратить разрушение собственной планеты.

Среди наших современников немало космических энтузиастов, которые полагают, что человечество сможет переселиться на другую планету, когда полностью истощит Землю. Рекомендую им задуматься об универсальном принципе, который, как мне кажется, актуален и для нас, и для всех инопланетян: для любого вида в мире существует всего одна пригодная планета и, следовательно, всего один шанс на его бессмертие.

11. Коллапс биоразнообразия

Земное биоразнообразие, существование на нашей планете такого огромного количества форм жизни – это дилемма, замешенная на парадоксе. Парадокс вытекает из противоречия: чем больше биологических видов человек истребляет, тем больше новых организмов открывают ученые. Тем не менее, подобно конкистадорам, переплавлявшим золото инков, биологи сознают, что это огромное богатство должно закончиться – и достаточно скоро. Такое понимание ставит нас перед альтернативой: прекратить разрушительную деятельность, чтобы сохранить планету для потомков, либо продолжать приспосабливать Землю под собственные нужды. В случае реализации второго сценария Земля стремительно и необратимо войдет в новую эру, которую иногда называют антропоценом. Это будет эпоха полного и безраздельного господства одного вида, все остальные формы жизни окажутся в подчиненном положении. Такое неприглядное будущее я предпочитаю называть эремоценом[9] – Эрой одиночества.

Ученые делят биоразнообразие (не забывайте: я говорю обо всех биологических видах, кроме нас с вами) на три уровня. На верхнем уровне расположены экосистемы, например, луга, озера, коралловые рифы. На среднем уровне располагаются виды, которые, в свою очередь, образуют каждую из экосистем. Наконец, нижний уровень – гены, кодирующие характерные признаки каждого из видов.

Удобный показатель биоразнообразия– число видов. Когда в 1758 году Карл Линней приступил к формальной таксономической классификации видов, которая используется и сегодня, он выделил во всем мире около 20 000 видов. Линней полагал, что в этой классификации он и его ученики могут учесть большую часть мировой фауны и флоры или даже все существующие виды. По данным Австралийского комитета по изучению биологических ресурсов (Australian Biological Resources Study – ABRS), к 2009 году это количество выросло до 1,9 млн. В 2013 году, вероятно, уже была преодолена отметка 2 млн. Но это всего лишь начальный пункт линнеевского путешествия. Мы не можем оценить даже порядок реального числа биологических видов. Оценки значительно варьируют, когда специалисты пытаются учесть все пока еще не открытые виды беспозвоночных, грибов и микроорганизмов: говорят как о пяти миллионах, так и о ста миллионах видов.

Короче говоря, Земля до сих пор остается неизведанной планетой. Скорость открытия новых видов пока также довольно невелика. Новые виды наводняют лаборатории и музеи по всему миру, но ученым удается открывать в среднем всего около 2000 видов в год. (Лично я за всю жизнь успел описать около 450 видов муравьев со всего мира.). Если такой темп сохранится, а нам предстоит классифицировать (по самым скромным оценкам) около 5 млн видов, то эта задача будет решена только к середине XXIII века. Такой черепаший шаг – просто позор для биологических наук. Все дело в распространенном заблуждении: почему-то считается, что систематика – давно изученная и устаревшая часть биологии. В результате эта дисциплина, совершенно не потерявшая актуальности, в основном вытеснена из академической сферы в музеи естественной истории. А те, в свою очередь, бедствуют и вынуждены постоянно сокращать исследовательские программы.

Мало сторонников исследований биоразнообразия в корпоративном и медицинском мире. Это серьезная ошибка. Из-за нее страдает вся наука в целом. Работа систематиков отнюдь не сводится к присвоению названий новым видам. Это серьезные эксперты и главные исследователи тех организмов, на которых они специализируются. Именно от них мы получаем бо́льшую часть сведений о биологии всех живых существ, кроме человека, – в частности, о таких многочисленных классах и семействах, как круглые черви, клещи, насекомые, паукообразные, веслоногие, водоросли, злаки и сложноцветные, от которых в конечном итоге зависит наша жизнь.

Фауна и флора экосистемы – это гораздо больше, чем простая сумма видов. Это сложная сеть взаимодействий, так что истребление одного вида при некоторых условиях может коренным образом повлиять на всю экосистему. В естествознании существует суровая истина: ни одна экосистема не может бесконечно долго выдерживать человеческое вмешательство, если не знать всех видов, из которых она состоит. Число таких видов исчисляется тысячами, а порой бывает гораздо больше. Знания, получаемые при помощи систематики и зависящих от нее биологических дисциплин, не менее важны для экологии, чем анатомия и физиология – для медицины.

Без этих знаний ученые зачастую не могут правильно выделить в экосистеме «краеугольные» виды – те, от которых зависит существование системы. Наиболее важным с этой точки зрения видом, пожалуй, можно назвать калана. Это морская выдра – животное, сравнимое по размерам с кошкой, родственник ласок. Калан обитает по всему западному североамериканскому побережью, от Аляски до Южной Калифорнии[10]. Поскольку роскошный мех калана ценился очень высоко, к концу XIX века этот вид оказался почти полностью истреблен, что обернулось катастрофическими экологическими последствиями. Вслед за каланами практически исчезли водорослевые леса – огромные площади подводной растительности, пускающие корни в морском дне. Водорослевые леса были основной средой обитания для множества мелководных видов, а также колыбелью для глубоководных. Причина исчезновения подводных лесов оказалась простой: каланы питаются морскими ежами, а эти колючие беспозвоночные активно поедают крупные водоросли. Когда численность каланов значительно сократилась, в популяциях морских ежей произошел демографический взрыв, огромные площади океанического дна стали напоминать подводную пустыню и даже были названы «ежиными пустошами». С началом защиты и восстановления популяций каланов численность морских ежей вновь естественным образом снизилась, и водорослевые леса также удалось возродить.