Читать книгу "Сталин. Кто предал вождя накануне войны? - Олег Козинкин"

Эти воспоминания, достаточно существенно отличающиеся от того, что позже адмирал напишет в «официальных» мемуарах, уже разбирались в «Адвокатах Гитлера», но стоит их привести ещё раз и разобрать.

«Позволю себе рассказать о любопытном разговоре, возникшем у меня с нашим военно-морским атташе в Берлине М.А. Воронцовым. После его телеграммы о возможности войны и подробного доклада начальнику Главного морского штаба Воронцов был вызван в Москву».

Эту телеграмму капитан 1-го ранга Воронцов отправил в Москву 17 июня 1941 года. В ней он указал и дату нападения, 22 июня, и даже время — 300. Об этом подробно пишет А. Мартиросян в своём исследовании событий вокруг 22 июня. После этой телеграммы Воронцов тут же был отозван в Москву, а 18 июня вдоль границы ЗапОВО был совершён облёт на У-2 командиром 48-й авиадивизии генералом Захаровым с целью оценки немецких войск. И 18-го же Молотов просит встречи с Гитлером, о чём написал Гальдер в своём служебном дневнике 20 июня.

«Прибыл он около 18 часов 21 июня. В 21 час был назначен его доклад мне. Он подробно в течение 40–45 минут докладывал мне свои соображения. “Так что — это война?” — спросил я его. “Да, это война?', — ответил Воронцов. Несколько минут прошло в молчании, потом пришли к заключению, что нужно переходить на оперативную готовность номер 1. Однако сомнения и колебания отняли у нас известное время, и приведение флотов в готовность номер 1 состоялось уже после вызова меня в 23 часа к маршалу С.К. Ткмошенко…

Со мной был В.А. Алафузов. Когда вошли в кабинет, нарком в расстёгнутом кителе ходил по кабинету и что-то диктовал. За столом сидел начальник Генерального штаба Г.К. Жуков и, не отрываясь, продолжал писать телеграмму. Несколько листов большого блокнота лежали слева от него: значит, прошло уже много времени, как они вернулись из Кремля (мы знали, что в 18 часов оба они вызывались туда) и готовили указания округам.

“Возможно нападение немецко-фашистских войск”, — начал разговор С.К. Ткмошенко. По его словам, приказание привести войска в состояние боевой готовности для отражения ожидающегося вражеского нападения было им получено лично от И.В. Сталина, который к тому времени уже располагал, видимо, соответствующей достоверной информацией».

И один из источников этой «достоверной информации» — это донесение Воронцова из Берлина от 17 июня…

«При этом С.К. Тимошенко показал нам телеграмму, только что написанную Г.К. Жуковым.

Мы с В.А. Алафузовым прочитали её. Она была адресована округам, а из неё можно было сделать только один вывод — как молено скорее, не теряя ни минуты, отдать приказ о переводе флотов на оперативную готовность номер 1…

Не теряя времени, В.А. Алафузов бегом (именно бегом) отправился в штаб, чтобы дать экстренную радиограмму с одним условным сигналом или коротким приказом, по которому завертится вся машина… Множество фактов говорило за то, что гитлеровцы скоро нападут…

После этого Кузнецов отбыл в свой наркомат и сам стал по телефону обзванивать флоты и поднимать их по тревоге.

«В 23 ч. 35 м. я закончил разговор по телефону с командующим Балтийским флотом. А в 23 ч. 37 м., как записано в журнале боевых действий, на Балтике объявлена оперативная готовность номер 1, т.е. буквально через несколько минут все соединения флота уже начали получать приказы о возможном нападении Германии…

Черноморский флот в 1 ч. 15 м. 22 июня объявил о повышении готовности, провёл ряд экстренных мероприятий и в 3 часа был уже готов встретить врага. В 3 ч. 15 м. хорошо отличимый по звуку звонок особого телефона. Докладывает командующий Черноморским флотом Октябрьский, — услышал я в трубку, и этот особо официальный тон сразу насторожил меня. — Самолёты противника бомбят Севастополь”. С этими словами оборвалась последняя нить надежды».

Эти воспоминания Кузнецова отличаются о того, что он позже напишет в своих мемуарах, и отличия эти достаточно существенные. Первое: здесь адмирал более резко показывает, что Жуков и Тимошенко, получив приказ Сталина «привести войска в состояние боевой готовности для отражения ожидающегося вражеского нападения», тянули время и не торопились с отправкой этого приказа в округа — «прошло уже много времени, как они вернулись из Кремля (мы знали, что в 18 часов оба они вызывались туда) и готовили указания округам».

А дальше он сообщает, что, прочитав текст приказа, он сделал для себя однозначный вывод, что флота данная «Директива № 1» касалась: «Она была адресована округам, а из неё можно было сделать талька один вывод — как можно скорее, не теряя ни минуты, отдать приказ о переводе флотов на оперативную готовность номер 1…»

В своих последующих мемуарах, через несколько лет, Кузнецов заявит, что данный приказ флота не касался вовсе, а вот он вроде как проявил инициативу — дал на флот телеграмму о приведении его в готовность № 1 после 23.00 21 июня.

Стоит пояснить, что Кузнецов был у Сталина с 19.02 до 20.15 и, скорее всего, получал от Сталина указания по флоту в связи с возможным нападением 1Ьрмании 22–23 июня. Также в 1963 году Кузнецов пишет, что Тимошенко и Жуков вызывались к Сталину в 18 часов, а в мемуарах от 1969 года адмирал напишет, что Жукова и Тимошенко вызвали в Кремль ещё в 17 часов 21 июня. Воронцов тут показан как прибывший к нему около 21.00, а в «официальных» мемуарах атташе прибыл к нему на доклад в… 20.00 (к этим воспоминаниям мы ещё вернемся в последней главе, но уже по другому вопросу).

Вот что пишет Кузнецов по поводу сообщения Воронцова (хотя и пытается уменьшить его значение):

«В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине М.А. Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В. Сталин. Мне доложили: да, получил.

Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада…»

Смотрим, что же здесь пишет Н.Г. Кузнецов:

1. Он указывает, что Воронцов сообщает точную дату нападения (адмиральское «почти» в данном случае несущественно и скорее лукаво, ибо Воронцов действительно дал точную и дату и время нападения — 22 июня. 3.00).

2. Он сообщает важную оговорку: «Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным». Т.е., в эти дни, за неделю до 22 июня, сообщения о точной дате уже не были «исключительным» событием — такие сообщения шли волной, десятками.