Читать книгу "Грешники - Алексей Чурбанов"

Беседы на темы российской действительности между Шажковым и Фелинским стали перерастать в ожесточённые споры, и с некоторых пор друзья старались обходить острые углы. Но компромисс достигался слишком высокой ценой — они стали реже встречаться, а когда встречались, испытывали неловкость за вымученную политкорректность.

И сейчас, потягивая пиво в компании близких ему людей, которых он по-прежнему любил и считал друзьями, Шажков старался зафиксировать в душевной памяти эти прекрасные мгновения, потому что боялся, что они могут и не повториться. Вообще, Валентин с некоторого времени стал ощущать забытую с юности потребность в переменах и готовность встретить их без страха и колебаний, каковыми бы ни оказались их последствия.

Брик закончил разговор по телефону и с видом полностью удовлетворённого человека снова подошёл к Валентину:

— Договорился. Бамбино поможет навести здесь шмон. Наркоты не будет. Разве что они до того примут. Ладно, организуем контроль на входе.

— Да кто ж такой этот Бамбино? — спросил Шажков.

— Директор охранной фирмы, близкой к ФСБ. Вместе учились.

— И как будет выглядеть этот шмон? Всем на пол мордами вниз?

— Фи! Ни в коем случае. Он сказал, что у него большой опыт работы с молодёжью… Хотя нужно уточнить, что он имел ввиду, а то могут зайти представители прессы, — Брик загадочно повёл глазами, — чтобы осветить столь редкий выход на публику группы «Примавера». Представляешь, они придут, а мы все лежим тут мордами вниз!

— А кого из прессы ты пригласил?

— Хо-хо, пригласил! Даром никто не пойдет. Да нет, я имею ввиду интернет-издания. Хотя на Пташку вместе с вами, может быть, кто-нибудь и из настоящих газетчиков клюнет. Во всяком случае, я до кого нужно довёл.

— Ну ты жук! — Валентин был искренне восхищён.

В это время в дальнем углу открылась дверь, и в полутёмный зал вошли Софья Олейник с Пташкой, а за ними Павел, Пташкин продюсер.

Совушка и Пташка — обе были в обтягивающих джинсах и смотрелись как мать и дочь. Сама же Пташка оказалась высокой и худой девчонкой практически без груди, с бледным лицом, обрамленным крашенными в рыжий цвет волосами. Она взобралась на высокий стул у барной стойки и так сидела в выжидательной позе, пока Павел не велел ей идти на сцену.

Шажков расцеловался с Совушкой и, усадив её на стул у стены, пошёл согласовывать с Павлом детали совместного выступления. Аудиозаписи и ноты трёх песен, которые планировалось исполнять вместе с Пташкой, Валентин и его товарищи получили уже давно. Довольно однообразные роковые композиции, обрамлённые несложными, но, впрочем, запоминающимися гитарными рифами и украшенные характерным глуховатым и несущим неожиданно мощную энергию голосом Пташки. Каждая композиция имела пустую середину, которую предстояло заполнить импровизациями.

По сигналу Павла Пташка взобралась на сцену, барабанщик дал отбивку, и репетиция продолжилась. Результат очень понравился Шажкову. От Пташки исходила молодая энергия, которой, как всё более становилось очевидным, не хватало опытным Валентину и его друзьям. «Примаверцы» поднапряглись, и в игре ансамбля, наконец, стал появляться забытый уже драйв. Шажков наконец стал получать от всего происходящего творческое удовлетворение.

Через полчаса пришёл парень с гитарой, остриженный наголо, но с изящной черной бородкой, благодаря которой он, вероятно, и получил прозвище Бен Ладен. А так вообще-то его звали Коля. Коля Бен Ладен играл на гитаре как бог. Его импровизации вызвали у Шажкова белую зависть, вплоть до секундного ощущения собственной устарелости и никчёмности. Переглянувшись с друзьями, Валентин понял, что и они переживают похожие чувства. Молодёжь снова откровенно наступала. Равновесие установилось с приходом саксофониста Николая Петровича Разгуляева — плотного и немолодого уже мужчины в потёртой кожаной куртке, годившегося Пташке если не в деды, то в очень поздние отцы. Он без лишних разговоров приступил к делу и разбавил жёсткое роковое звучание ансамбля живым, упругим и летучим звуком саксофона. Раньше Шажков не одобрил бы такого вмешательства, но сейчас ему всё понравилось. Брик тоже был доволен. Павел заверил его, что он сам отберёт публику из числа Пташкиных фанов и проведёт фейс-контроль на входе.

Уже вечером, когда Шажков, всё ещё оглушенный и возбуждённый, шёл с Софьей Олейник по освещённой косыми лучами солнца набережной канала Грибоедова, Совушка как бы между прочим сказала:

— А ведь Брик прав. Галя-Пташка употребляет наркотики.

— Ты его «обрадовала»?

— Нет. Она сейчас в завязке. Ей поставлено условие. Видишь ли, кое-кто из молодых, но денежных людей считает, что за ней большое будущее. Если она сама его себе не испортит.

— Павел для этого к ней приставлен?

— Да, но он ещё и песни для неё сочиняет.

— А это самое?

— Думаю, да. Тебе-то Пташка понравилась?

— Ничего, ничего. Я думал, хуже будет.

— А похвалить слабо?

— Хвалю, очень хвалю. И её и тебя.

Валентин вынужден был повысить голос, так как рядом по узкому каналу, рыча мотором, проплывал низкий прогулочный катер с плоской стеклянной крышей, полный туристов с фотоаппаратами и детьми. Женский голос до бестактности громко рассказывал пассажирам катера и прохожим об особенностях этой тихой части города, полной достоинства и нераскрытой ещё красоты.

— Как здесь люди живут? — проворчал Шажков, провожая глазами рычащую и дымящую посудину. — Катера ведь всю ночь ходят.

— Так и живут, — вздохнула Софья, — я сама, бывает, мучаюсь, когда на Казначейской ночую. Форточку не открыть.

— Ах да, у тебя же тут рядом личный офис.

Здесь надо сделать отступление. Софья Олейник вообще-то жила вместе с матерью в маленькой трёхкомнатной квартире на площади Мужества. Однако у Совушки была ещё комната в коммунальной квартире в центре города на Казначейской улице, и эта комната единственным своим окном выходила, хоть и под острым углом, на канал. Коммуналка в старом доме была просторная, но почти нежилая. Одна семья появлялась только зимой, а остальное время проводила в садоводстве. В комнате напротив жильцы сменялись каждые полгода: комната сдавалась. Была одна женщина, которая жила постоянно, но она избегала встреч с соседями и не отвечала на Совушкины попытки наладить даже самые простые отношения. Две комнаты были давно закрыты, их владельцы (или съемщики, никто точно и не помнит) не появлялись много лет. Несколько раз Софья предпринимала попытки организовать разъезд, но потенциальных инвесторов отпугивало жалкое состояние дома, да и отсутствие части хозяев (кто знает, живы ли) не прибавляло у риелторов уверенности в успехе. Так что всё оставалось по-прежнему.

В своей комнате на Казначейской Совушка постоянно не жила, а использовала её для репетиторства, которым занималась почти ежедневно как второй работой. Кроме того, в этой комнате она иногда принимала гостей на праздники и более или менее регулярно — подруг на кофе, благо местоположение в центре города обеспечивало лёгкий доступ для всех.