Читать книгу "Крестный путь Петра Столыпина - Виктор Воронин"

Соседние деревни террориз[иро]ваны, т. к. и их хотят жечь, если они не примкнут к движению. Помещики в панике отправляли в город имущество, жён и детей. В других уездах тоже вспыхивает то тут, то там. Еле поспеваешь посылать войска, которых мало и долго ли ещё можно рассчитывать на войска после Потёмкина (речь идёт о восстании на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический». – Авт.)?.

А господа земцы готовят сюрпризы: врачи Балашовского уезда решили, что недовольны тем, что я не исполнил их требования, и все с 15 июля выходят в отставку – бросают больницы, амбулатории, уходят и все 40 фельдшеров. К ним присоединяются 3 уезда, а затем, вероятно, вся губерния.

Я не теряю самообладания и надеюсь на Бога. В этом деле я прав и думаю, что большинство благоразумн [ых] людей осудит врачей и они провалятся. Само селение, я думаю, обернётся против них и им не удастся сыграть в руку революции. Я прошу ещё полк казаков в губернию и не теряю надежды поддержать порядок». (30 июня 1905 год.)

«Сегодня долго беседовал с членом управы Сумароковым и мягко высказал ему, что гнусно пользоваться ложью и клеветою на губернатора, чтобы вызвать забастовку и возбудить население. Он лепетал, что это направлено не против меня, что мне отдают должное, но что правительство ведёт двойную игру и что нужно с ним бороться и доктора избрали такой приём, как способ борьбы». (1 июля 1905 год.)

«15 июля экстренное земское собрание, а через 3 дня я хочу выехать в Сердобский и Петровский уезды – там брожение.

Мне посылают ещё полк казаков. Эти, думается, надёжны и я спокойнее». (2 июля 1905 год.)

«В губернии крупного за последние дни ничего не было, кроме забастовок в имениях и угроз, но мне посылают ещё казаков. Теперь острый вопрос с докторами – эта докторская драма должна разрешиться до 15-го июля. Я послал весьма умеренный ответ, в котором отмечаю, что различаю два течения – прогрессивное и разрушительное и борюсь только против последнего и не верю, что враги хотят подать руку элементам разрушения и насилия, и, несмотря на какие бы то ни было угрозы, я свой долг исполню и сохраню порядок и спокойствие, которых властно требует общество для проведения реформ. Вместе с тем я готовлю туда врачей (нашёл уже четверых), надеюсь, что несколько человек получу из Петербурга и пошлю их в уезды с сёстрами милосердия.

Бог поможет мне, надеюсь выйти и из этого затруднения». (3 июля 1905 год.)

«Грустно всё это ужасно. Думаю завтра сказать, открывая земское собрание, откровенное слово, теперь не время молчать. Но, вероятно, не успею подготовиться, так как весь день и вечер тормошат по неотложным делам и телеграммы о беспорядках и поджогах с разных сторон губернии». (14 июля 1905 год.)

«…из толпы стреляли в казаков, ранили двух лошадей и прочее известное Тебе из газет. В Саратове магазины заперты, на улицах патрули». (15 октября 1905 год.)

«Дела идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками. На такое громадное пространство губернии войск мало и они прибывают медленно. Пугачёвщина! В городе всё спокойно, я теперь безопаснее, чем когда-либо, т. к. чувствую, что на мне всё держится (Столыпин это отмечает явно не с радостью, просто констатирует факт. – Авт.) и что, если меня тронут, возобновится удвоенный погром.

В уезд выеду, конечно, только с войсками, – теперь иначе нет смысла.

До чего мы дошли. Убытки – десятки миллионов. Сгорели Зубриловка, Хованщина и масса исторических усадеб.

Шайки вполне организованы». (28 октября 1905 год.)

«Напрягаю все силы моей памяти и разума, чтобы всё сделать для удержания мятежа, охватившего всю почти губернию. Всё жгут, грабят, помещики посажены, некоторые] в арестантские, мятежниками, стреляют, бросают какие-то бомбы. Крестьяне кое-где сами возмущаются и сегодня в одном селе перерезали 40 агитаторов.

Приходится солдатам стрелять, хотя редко, но я должен это делать, чтобы остановить течение. Войск совсем мало. Господи, помоги!

В уезд не могу ехать, т. к. все нити в моих руках и выпустить их не могу». (29 октября 1905 год.)

«Околоточные дежурят и ночью. И вся работа бесплодна. Пугачёвщина растёт – всё жгут, уничтожают, а теперь уже и убивают. Во главе шаек лица, переодетые в мундиры с орденами. Войск совсем мало, и я их так мучаю, что они скоро все слягут. Всю ночь говорим по аппарату телеграфному с разными станциями и рассылаем пулемёты. Сегодня послал в Ртищево 2 пушки. Слава Богу, охраняем ещё железнод[орожный] путь. Приезжает от Государя ген[ерал]-ад[ъютант] Сахаров. Но чем он нам поможет, когда нужны войска – до их прихода, если придут, всё будет уничтожено… Малочисленные казаки зарубают крестьян, но это не отрезвляет. Я, к сожалению, не могу выехать из города, так как все нити в моих руках». (30 октября 1905 год.)

Особо отметим замечание Столыпина о том, что терроризированы не только помещики, но и крестьяне, не желавшие участвовать в насилии. Понимание неоднородности деревни и наличия в ней элементов, которые станут надёжной опорой власти при разрушении общины, были в скором будущем положены в основу столыпинских реформ. Аграрные беспорядки в губернии ещё раз подтвердили его убеждение, что крестьянская община является не основой монархии, а главным тормозом развития государства и объективно способствует дальнейшему революционизированию и маргинализации крестьянства.

Не менее важно для понимания будущего столыпинского курса то, что Пётр Аркадьевич ещё в Саратове подчёркивал готовность сотрудничать со всеми конструктивными (или могущими быть таковыми) силами общества. В дальнейшем подобный настрой помог ему привлечь на свою сторону значительную часть ранее оппозиционной либеральной общественности. Столыпин был известен как сторонник самых решительных действий при пресечении революционных беспорядков, но одновременно отмечал, что «надо очень считаться с общественным настроением – в начале революций надо, наравне с твёрдостью, уметь вселить доверие всех слоёв, не перешедших ещё открыто на сторону противников правительства».

И это было отнюдь не проявлением слабости. Когда было необходимо, Столыпин проявлял крайнюю жёсткость, не обращая внимания, какое впечатление это произведёт в обществе или на газетную истерику. Например, характерны его действия, описанные министру внутренних дел в телеграмме от 16 октября 1906 года: «Сегодня [в] загородной роще близ товарной станции собралась толпа рабочих и интеллигентов до трёх тысяч человек, между которыми вооружённые ружьями, револьверами, кольями и кистенями.

Решено было двинуться на город для вооружённой демонстрации и [с] песнями революционного содержания. Произведён выстрел по направлению приближавшегося железнодорожного жандарма. Были ещё выстрелы [в] воздух. Все пути [в] город заграждены были заблаговременно размещёнными [в] нескольких пунктах войсками. Увидя войска, демонстранты решили отложить демонстрацию на завтра. Сегодня вечером прибыли из Пензы два батальона, завтра у меня достаточно силы, чтобы дать охрану всем фабрикам и заводам, желающим начать работу. Депутация городских и земских гласных обратилась ко мне с просьбой не прибегать к силе, считая демонстрацию безвредной. Ответил, что приму самые крайние меры, но никакого шествия и демонстрации не допущу».