Читать книгу "Дверь в одиночество - Павел Иевлев"

— Куда туда? — напрягся я.

— В холод, на изнанку, в пустоту… Местные ходили не теми путями, что мы, проводники, а через холод. Это наш последний шанс — нормальный проход мне с такого расстояния не подтянуть, а холод сам нас потащит…

— И что мне делать там?

— Не знаю, — вздохнул Андрей, — как-то искать выход. Я тебе там не помощник, но есть надежда на то, что просто повезёт. Если бы не это, я бы, наверное, предпочёл тут остаться — меньше мучиться…

Обнадёжил, нечего сказать. Может и хорошо, что я не знаю, на что иду…

Андрей встал у стены, опёрся на неё руками и закрыл глаза. Сначала очень долго ничего не происходило, но потом чувство сквознячка в солнечном сплетении начало потихоньку усиливаться. Андрей на глазах бледнел, лицо его покрылась каплями пота, руки подрагивали. Я испугался, что он сейчас грохнется в обморок, и тоже потянулся к… К чему-то потянулся, в общем. К источнику сквознячка, наверное. Ощущение было похоже на то, которое бывало при открытии прохода в гараже, но… не совсем. Это сложно описать, но тот проход был нейтральный, почти никакой, может слегка тёплый, не знаю. А от этого было как-то неуютно, неприятно, и исходила эманация… недоброго такого ожидания. Через мгновение моё усилие вдруг провалилось в пустоту — то я тянулся к проходу, прилагая к этому все внутренние усилия, а тут вдруг он потащил меня к себе, опрокидывая моим же усилием, как в айкидо. Когда я открыл глаза, мы были уже не в комнате.

Пустая каменная площадка на вершине скалы, накрытая шатровым каменным же сводом на шести колоннах, была пуста, за исключением стола в центре. Шестиугольный стол-грибок на тонкой ножке, такой же чёрный и каменный как всё остальное. Наверное, отсюда должен был открываться отличный вид — но почему-то не открывался. Такое впечатление, что площадка вместе с вершиной оказались в белом полупрозрачном шаре из тумана — предметы вблизи были яркими, резкими и отчётливыми, но чем дальше, тем больше они расплывались и теряли цвет. Уже в нескольких шагах за площадкой чёрный камень скалы казался блёкло-серым, очертания его смазывались как через тонкую плёнку воды, а метрах в двадцати уже окончательно ничего нельзя было разобрать. Я оглянулся в поисках Андрея, и увидел его лежащим на каменном полу. Выглядел он настолько бледно и нехорошо, что мне в первый момент даже показалось, что умер, но нет — дышал, хотя и еле-еле. Пожалуй, ему требовалась медицинская помощь поквалифицированней моей, так что я поднял его в сидячее положение, присел, и рывком подхватил бессознательную тушку на левое плечо. Чёрт, это было тяжело! Я не такой уж богатырь, а весил проводник, пожалуй, килограмм восемьдесят. Этак и спину себе сложить недолго. Оставалось надеяться, что идти недалеко, потому что далеко я так не уйду.

Выбирать маршрут не приходилось — от площадки вниз по горе шла довольно крутая тропа, которая где-то на границе видимости куда-то, вроде, заворачивала… По ней я и пошёл потихонечку, стараясь удерживать равновесие с тяжёлым и крайне неухватистым телом на плече и не навернуться по покатому гладкому камню дорожки. Через десяток шагов я заметил, что граница видимости отодвигается вместе со мной, а обернувшись увидел, что каменная беседка на вершине уже потеряла цвет и резкость. Значит, центром видимости тут являюсь как раз я, и это хорошо — не придётся идти ещё и на ощупь. Мне и без того проблем хватало — через какое-то небольшое время к тяжести на плече и дрожи в икроножных мышцах добавилось нарастающее ощущение холода. И это был не обычный холод, какой можно почувствовать, если выйти зимой на улицу раздетым. Начавшись с лёгкого неудобства, он быстро перешёл в ощущаемую всей поверхностью тела физическую боль и нарастающую мышечную скованность. Окружающее пространство тянуло из меня тепло так, словно вокруг не воздух, а переохлаждённая среда с очень высокой теплопроводностью. Это был такой холод, какой чувствует человек, упавший в Ледовитый океан. Где-то я читал, что в той охлаждённой ниже нуля солёной воде время выживания всего несколько минут — дальше теплопотеря приводит к остановке сердца. Но в той книжке о тяжёлой судьбе полярных лётчиков ничего не было сказано о том, до чего это больно! Для того, чтобы приблизиться к этому ощущению, можете взять и плотно сжать в ладонях большой кусок льда — от холода через минуту вам станет больно, потом очень больно, а потом вы его бросите, потому что зачем же себя так мучить? А теперь представьте себе, что эта боль во всём теле, и бросить вам нечего… В общем, те, кто пишет, что смерть от переохлаждения легка и приятна, то ли сами не пробовали, то ли какое-то другое переохлаждение имеют в виду. Меня не тянуло прилечь и уснуть, я орал от боли и бежал, спотыкаясь, вниз по тропе уже почти не видя куда, потому что в глазах всё плыло от слёз. Единственным тёплым местом во мне было левое плечо, как будто между мной и Андреем кто-то положил маленькую, но очень эффективную грелку. Если честно, я, видимо, только поэтому его и не бросил тогда. Хотя возможно, просто не догадался. Я вообще плохо соображал в тот момент — мне было чудовищно, невыносимо больно, и сознание полностью было забито этим ощущением. Наверное, так же больно вариться заживо в кипящем масле — ведь сильный холод и сильный жар нервы транслируют в мозг одинаково. Я орал и бежал, ослеплённый и оглушённый болью, будучи одним комком боли и больше ничем. А потом всё разом кончилось и я, споткнувшись, покатился по склону горы кувырком. Врезавшись в кусты я, кажется, вырубился. Не знаю, насколько надолго. Во всяком случае, когда я пришёл в себя, Андрей сидел рядом, а не валялся в отключке, и выглядел гораздо более живым и весьма раздосадованным. Но мне было наплевать — мне не было больно! Несколько ссадин и ушибов, которые я заработал, катясь под кручь в кусты, саднили, но после того, что я испытал — это было чистое наслаждение. Серьёзно — я ощущал удивительную эйфорию просто от того, что боль ушла. Хотите познать счастье — спросите меня, как…

Вокруг был нормальный настоящий мир, никакого серого тумана, никакого холода — нагретая солнцем земля, колючие кусты, синее высокое небо. Когда я бежал, мне казалось, что промороженное мясо отваливается от костей, но никаких следов на организме эта пытка не оставила — даже лёгкого обморожения на руках не было. Только свежие царапины от веток.

— Мы прошли через холод, — сказал Андрей, увидев, что я очнулся. — Кому расскажи — не поверят!

Голос его был на удивление печальным, особенно на фоне моей эйфории.

— «Мы пахали», — сказала муха, сидящая на голове лошади… — припомнил я ему старую поговорку. — Кто прошёл, а кто и прокатился…

— Спасибо тебе, — сказал он вроде бы искренне. — Ты меня вытащил, и долг мой велик. Но такого провала у меня ещё в жизни не было.

— Да ладно тебе, — я всё ещё был переполнен эндорфинами, и мне было хорошо. — Ты вытащил меня из того каменного мешка, я вытащил тебя с холода. А провал — дело житейское. Найдёшь ещё этого своего… Кто он там… Какие твои годы!

— Ты не понимаешь, — покачал головой Андрей. — Я слишком многое поставил на эту экспедицию. А теперь, смотри!

Он достал из внутреннего кармана акк и протянул его мне — ни следа чёрной матовой тьмы, так похожей на тьму перехода, никакой неестественной тяжести, никакой неприятной бестемпературной скользкости… Просто цилиндрическая полупрозрачная склянка. Даже мне было очевидно, что она пуста. И я был уверен, что именно эта энергия не дала нам сдохнуть там, на холоде. Вот что за грелка оказалась между нами, когда я тащил Андрея на плече… Я не особо представлял себе реальную ценность акка, и вообще он был не мой, но, по мне, жизнь всяко дороже.