Читать книгу "Савва Морозов - Анна Федорец"

В то время многие крупные предприниматели безвозмездно занимались общественной деятельностью, жертвуя на нее собственное время, силы и деньги. Если русский коммерсант участвовал в работе органов городского управления, брался за организацию выставки или, наряду с ведением дел собственной фирмы, включался в заседания банковского правления, «пробивал» в правительстве выгодные для предпринимательской братии законы, он «пахал» по полной программе: «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Тут никто не гнался за славой: единственной платой за деятельность на благо общества служили добрая слава и почет. Ясно, что поведение Морозова противоречило норме, существовавшей в купеческой среде того времени. Оно могло расцениваться как ненадежность и даже как трусость, давало коллегам-предпринимателям повод упрекать Савву Тимофеевича в чрезмерном осторожничанье и великой гордыне.

Как уже отмечалось, Савва Тимофеевич умел проникать в суть проблемы и предугадывать конечный результат, обладал редкой способностью видеть людей «насквозь». Морозов гордился силой собственного ума. В голове его бурлило честолюбивое осознание своего интеллектуального превосходства. Крепость его честолюбия строилась на таком мощном фундаменте, как горделивый ум и житейская мудрость. А. В. Амфитеатров так и писал о Морозове: «В умной, честолюбивой, молодой голове его бродили мысли и планы замечательные».

Но была у этой крепости и другая, менее бросающаяся в глаза особенность: одна из ее стен нависала над пропастью, имя которой — неуверенность в себе. Марк Алданов отмечал: «Морозов вообще очень плохо верил людям, но… всего меньше верил в себя и себе». Это же подтверждают другие источники. Одним из способов самоутвердиться, пусть и не самым надежным, являлись похвалы, подарки, получение почестей и наград. Они компенсировали, хотя бы отчасти, неуверенность купца в собственных силах, заставляли его поверить в себя. Известно, что наград Савва Тимофеевич получил немало.[93] В частности, он был удостоен звания мануфактур-советника (1893), был награжден орденами Святой Анны 3-й (1892), а затем и 2-й степени (1896).

Морозов ценил внимание к своей персоне и тонко чувствовал природу этого внимания. Марк Алданов в уста одного из своих персонажей вложил следующее наблюдение: «У меня к нему (к С. Т. Морозову. — А. Ф.), не знаю, почему, очень большая симпатия, мне даже самому совестно: ведь, в конце концов, независимо от его достоинств, главная его сила в огромном богатстве. Если б он был беден, люди им интересовались бы неизмеримо меньше». Действительно, люди самого разного положения низкопоклонствовали перед богатством Саввы Морозова. По словам Амфитеатрова, «лестью взять его было нельзя, но, глубочайше презирая своих льстецов, да и вообще людям не великую цену ставя, он не препятствовал им подличать, сколько кому угодно. Зато в своей интимной компании, состоявшей из самых неожиданно-разнообразных людей, жестоко высмеивал непрошеное куртизанство, величественно толпившееся вокруг него». Тех же, кто выказывал ему уважение без лести, Морозов особенно ценил и ставил выше прочих. Так, во время Всероссийской выставки 1896 года в Нижнем Новгороде, на устроенном в честь Морозова обеде «атмосфера лести дошла до невыносимого напряжения. Лесть лилась потоками из каждого тоста. Льстили даже такие люди, которым ни по положению, ни по обычным их житейским целям, слишком далеким от морозовской сферы, незачем было льстить: льстили из любви к искусству, из платонического трепета пред миллионами». Один из организаторов выставки, Михаил Ильич Кази, будучи человеком честным, «долго морщился, наконец, встал и произнес:

— Вас все хвалят. Буду хвалить и я. Хвалю вас за то, что, родившись богатым человеком, вы не заснули на мешках с деньгами, а образовались, видели свет и людей. Хвалю за то, что в вас есть честолюбие — не убивать жизнь в свое собственное нутро, наживая рубль на рубль и копейку на копейку, но поработать и на почве общественной деятельности». Далее Михаил Ильич советовал Морозову, на что ему стоит употребить свои силы и денежные средства, чтобы жизнь была прожита не зря. «Именитый… внимал голосу оратора, резко чеканившего каждую фразу, не без смущения, ожидая, что вот-вот найдет коса на камень, и Савва, сам мастер поговорить, пустит Кази ответное на урок его, резкое словечко. Но Савва слушал, как музыку, со слезами на глазах и, когда Кази кончил, Морозов серьезно и глубоко поклонился оратору в пояс».

Присущего ему честолюбия, порою переходившего в тщеславие, Морозов не скрывал и с явным удовольствием принимал общественное признание. Так, один из героев романа Марка Алданова «Самоубийство» хочет создать биологический институт; его приятель говорит, что денег на эту затею можно попросить у Морозова. При этом в разговоре с Саввой Тимофеевичем он советует сослаться на известного деятеля науки — биолога И. И. Мечникова, якобы заинтересованного в этом деле. Свой совет он объясняет так: «Видишь ли, на него может подействовать большое общеизвестное имя. Уж он такой человек. На славу падок».[94]

Вообще, на страницах этого романа Марк Александрович сумел запечатлеть глубинную суть личности Морозова. Писатель знал купца лично, был осведомлен о некоторых интимных сторонах его жизни. Несмотря на то, что «Самоубийство» — произведение художественное, в описании реальных лиц Марк Александрович точен по-документальному, вплоть до мельчайших деталей. Поэтому, думается, на его свидетельство можно опираться как на весьма достоверный источник информации. В одном лишь писатель отступил от фактической правды — он упорно, на протяжении всего романа, проводил мысль о мании самоубийства, которой, по его словам, был одержим Савва Морозов. Но, вероятно, иначе и быть не могло: судя по переписке с другими литераторами, Алданов хотел, чтобы его произведение было опубликовано в советской России. Поэтому не только был вынужден избегать разговора о настоящей причине смерти Морозова, но и старался как можно более рельефно «выпятить» официальную версию кончины купца. Художествейная правда в силу обстоятельств разошлась с правдой факта…

Савва Тимофеевич любил демонстрировать свои познания и свое умение быстро ориентироваться в разных житейских ситуациях. Он любил производить эффектное впечатление — как на отдельных собеседников, так и на большую аудиторию.

По свидетельству Максима Горького, Морозов «…после свидания с одним из большевиков сказал:

— Это корабль большого плавания. Жаль будет, если он размотается по тюрьмам и ссылкам.

Впоследствии, устроив этого человека у себя на фабрике, он познакомился с ним ближе и, шутливо хвастаясь проницательностью своей, добавил:

— Не ошибся я, — человек отличных способностей. Такого куда хочешь сунь, он везде будет на своем месте.

Человек, о котором он говорил, ныне является одним из крупнейших политических деятелей России».

По-видимому, речь в данном отрывке идет о Леониде Борисовиче Красине. Морозов действительно устроил Л. Б. Красина на своей фабрике, а в середине 1920-х годов, когда Горький писал этот текст, Красин занимал видные посты в советском правительстве. Он возглавлял народные комиссариаты торговли и промышленности РСФСР, путей сообщения РСФСР и внешней торговли РСФСР, а затем стал первым главой Народного комиссариата внешней торговли СССР.