Читать книгу "Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной - Юрий Воробьевский"

И Горький поклонился…

После страшного, самоубийственного опыта Алексей Максимович, как и Гёте, вроде бы всячески сторонился мистики. Горький словно старался убедить Пешкова, что «черт» — это не реальное чудище с мохнатыми лапами. Произнести слово на букву «ч» — все равно что чихнуть. На протяжении всей своей жизни писатель постоянно «чертыхался».

Конечно, он не верил, что само это слово тут же обращает внимание рогатого к тому, кто позвал его. Православные люди употребляют слово «бес». Но наш антигерой не был православным. Вот и получалось: Пешков поминал лукавого, а Горький хихикал про себя: да здесь я, здесь… Главная шутка диавола, как известно, в том и состоит: доказать, будто его не существует.

«Понятие «черт» имело у Пешкова множество оттенков. Но чаще всего это были слова ласкательные. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово» — вот обычный способ употребления слово «черт» (Басинский П. Горький. М., 2006, с. 97).

Можно представить себе, как молодой писатель, оставшись один, достает иногда с полки спрятанный между книгами заветный портрет… Долго смотрит на него… Может быть, даже разговаривает с ним? О чем-то просит?

«Два ранних рассказа Горького называются «О черте» и «Еще о черте», в них черт является писателю. Рассказы носят, скорее всего, фельетонный характер, но названия их говорят за себя. Как и имя главного персонажа пьесы «На дне» Сатина (Сатана)…»

Пленивший Пешкова «фанатик знания» после смерти своего подопечного подшутил. Содержание черепной коробки «великого человека» было отправлено для изучения в Институт мозга. Да, мозг Пешкова все-таки «взрезали». Применили метод знаменитого профессора Вирхова. Наставляя студентов-медиков в своей «Технике вскрытия», принятой как учебник патологической анатомии по всем мире, Вирхов описал вскрытие головного мозга в поэтическом ключе — как операцию, которая превращает мозг в открытую книгу. Мозг (писал Вирхов) следует рассекать таким образом, чтобы «он напоминал книгу, страницы которой можно открыть то тут, то там или даже «перелистывать», а затем опять сложить. Пешков был «прочитан», и ничего особенного найдено в нем не было.

В одном из лучших своих произведений, книге «Заметки из дневника», Горький рассказывает (или выдумывает) о встрече с неким колдуном-горбуном, который представлял себе весь мир состоящим из чертей, как из атомов» (Острецов В. Масонство, культура и русская история. М., 1998, с. 98–99).

«Черти мерещились Горькому в последние годы жизни. Вячеслав Всеволодович Иванов, который тогда был мальчиком, вспоминает, что однажды послал с родителями Горькому свой рисунок: собачка на цепи. Горький принял ее за черта со связкой бубликов и очень похвалил рисунок.

Характерно, что от темы русской святости писатель бежал… как черт от ладана. А если и писал, то все православное выглядело у него отвратительно. Если поп — то обязательно нечесаный. Если диакон — то пьяница или дурак. А вот он описывает безымянного схимника: «Свет лампы падал теперь прямо на фигуру старика и его ложе. Оно было наполнено стружками — я понял происхождение шелеста — и к одежде подвижника тоже кое-где пристали стружки; они лежали на ней как большие желтые черви на полуистлевшем трупе». Собирался Горький написать и о преподобном Серафиме Саровском. Но так, как представлял его себе — «злым стариком» (Матвеева Т. Подпольный человек Алексей Пешков. М., 1995, с. 18).

«Все русские проповедники, за исключением Аввакума и, может быть, Тихона Задонского, — люди холодные, ибо верою живой и действенной не обладали….И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные: «Отстаньте! Любите Бога или ближнего и отстаньте! Проклинайте Бога, любите дальнего и — отстаньте! Оставьте меня, ибо я человек и вот — обречен смерти».

Восклицания эти, конечно, придуманы «фантазером». Что же касается святителя Тихона Задонского, то в реальной, а не придуманной жизни его слова могли бы быть полезны и самому певцу революции: «Ненавиди вражду, а не человека; истребляй ненависть его, которая любовию и терпением потребляется. Думай о нем не как о враге твоём, но помышляй, что он брат твой, создание Божие, человек, по образу Божию созданный, кровью Сына Божия искупленный, к томужде блаженству вечному позванный; диаволом подстрекаемый, а не сам собою гонит тебе; и так на того врага вину возлагай. Не рассуждай о том, что он тебе делает, но рассуждай о том, что тебе о нём должно делать, и что закон Христов велит, и как бы с ним помириться. Молись Тому, Который велел любить врагов, чтобы дал тебе духа любви и кротости — злобу природную побеждать».

Нет, гордый писатель, окруженный сонмом позванных им бесов, вину возлагал отнюдь не на их козни. А людей он не любил! Так и писал: «Люди мне противны»… Возникает вопрос: не Алексей ли Максимович придумал название клеветнической книги «Святой черт»? «Мне кажется, — писал он в марте 1917 года относительно замысла этой работы, — более того, я уверен, книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, что она может принести многим людям несомненную пользу. Я очень настаивал бы… — чтобы Илиодор написал эту книгу. Устроить ее за границей я берусь». (Я бы не удивился, если было бы доказано, что именно Горький, завсегдатай фешенебельного ресторана «Вилла Родэ» в Петербурге, придумал сюжет бесчинств «Распутина» именно в этом сомнительном заведении).

Известно, что компания против Распутина и Царской Семьи велась во исполнение решений масонского съезда в Брюсселе. Участие Горького в этом проекте «оккультного воздействия на общество» заставляет нас вернуться к теме масонства.

Среди портретов Горького есть один, особенный. Его написал известный в свое время живописец Борис Григорьев. Правая рука Алексея Максимовича «поднята под углом, почти как в пионерском приветствии, а левая поддерживает правый локоть. Г. Бостунич, один из авторов русского патриотического зарубежья… во втором издании своей известной книги о масонстве приводит этот портрет рядом с фотографией скульптурной фигуры строителя с топором на соборе Св. Стефана в Вене, изображающего мастера в масонской ложе. Бостунич пишет: «Положение его рук, совершенно необычное в жизни, но весьма обычное в масонском ритуале, само за себя свидетельствует…»

Что ж, в документах Департамента полиции, извлеченных из архива исследователем О. Платоновым, есть одна аналитическая записка, которая может нас заинтересовать. Ее автор — Л. Ратаев, и называется она «Международный парламентский союз». В ней — список известных русских масонов, в котором фигурирует и М. Горький.

Он же — в списке «вольных каменщиков» начала 30-х годов. Перечень опубликован в работе Н. Степанова «Масонство в русской эмиграции (к 1 января 1932 года)». Книга издана в Сан-Пауло в 1966 году.

Так что, учитывая присущую масонству антихристианскую мистическую подоплеку, связь с демоническим миром Горький не прерывал. Между прочим, существует и весьма радикальная версия его отношений с нечистой силой. Принадлежит она писателю-эмигранту И. Д. Сургучеву (1881–1956), который жил у Горького на Капри, но после революции изменил свое хорошее отношение к нему.