Читать книгу "Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц"

Непристойно повёл себя Иоанн и в день, когда получил послание из дворца с требованием освободить престол. Вдруг в его палатах раздались крики и вопли. Слуги кинулись к своему господину и увидели, что он истекает кровью. Тут же слух об убийстве патриарха, якобы по приказу императрицы, достиг дворца. Феодора направила в патриаршие палаты для расследования своего брата Варду. Поспешив в церковный триклиний, тот застал «убиенного» живым и почти здоровым. Варде удалось рассмотреть ранку и хирургические инструменты, которыми хитроумный членовредитель взрезал себе вены на животе. Иоанн знал, что порез в этом месте даёт обильную кровь, но для жизни совсем не опасен.

Даже когда заточили его в монастырь, не угомонился старый колдун. Служке своему однажды приказал: пусть выколет глаза у святого на иконе, что под куполом стоит. Слишком, мол, недобро эти глаза смотрят на него.

Немощного старца Мефодия, занявшего его престол, опальный неугомон решил извести сплетнями. Подкупил какую-то женщину, чтобы она подала на Мефодия в суд за блудные домогательства. И хотя клевета легко обнаружилась и женщина слёзно раскаялась, опальный еретик мог потирать руки: пусть и на малое время, а всё же подпортил он Мефодию праздник.

А что это за особый и великий праздник, теперь знал каждый верующий в городе да и по всей империи. По избрании на престол Мефодий сразу, без проволочек созвал в Константинополе поместный собор, и на нём учреждено было: ежегодно в первое воскресенье Великого поста всею церковью торжествовать победу православия над иконоборцами.

Скорее всего, в самом первом празднике Торжества православия участвовал и Константин… От церкви Богородицы во Влахерне текли золотым крестным ходом, с иконами, хоругвями и светильниками, с пением и ладанным каждением, пересекая весь почти город, к рукотворной горе Софии. И народ, теснясь вдоль обочин, истово крестился на свои возлюбленные иконы. Ведь это само по себе было чудом, что святые образа уцелели от погромов, длившихся более ста лет! Люди вздыхали, озирались радостно: свершилось… не попустили, не отдали на поругание заветных святынь… И матери показывали детям на маленького, тщедушного, совершенно безвласого Мефодия, лицо которого пересекал шрам — от удара, нанесённого когда-то палачом. Будто наперёд знали про Мефодия: уж этот и сам будет в сонме святых и в память о нём тоже напишут икону…

А из тех, кого громко анафематствовали дьяконы, чаще всего шелестело по рядам имя живучего, непреклонного в своей аспидской злобе Анния.

Вот с этим человеком — через несколько лет после того незабываемого крестного хода — Константину, недавно возвращённому в столицу из босфорского монастыря, придётся вступить в спор об иконах.

Схватка

Он и теперь был по-своему великолепен: сребровласый, с длинной струящейся по груди бородой, прямоспинный, — будто на небесном троне восседает старец. Казался ожившим изваянием, которое внушало вошедшим: да какие же вам ещё иконы понадобились, преглупые существа! На меня пяльтесь, мне поклонитесь…

В таком грубо-высокомерном тоне он и начал:

— Вы недостойны подножия моего. Как же стану я с вами спорить?

Наверное, полагал, что приготовились перечить ему все вместе, трусливо сбившись в кучку.

Но тут выступил вперёд самый на вид юный и заговорил твёрдо, неломко, почти равнодушно. Будто отчитывал, ставил на место:

— Не держись людского обычая, но смотри на заповеди Божьи. Ибо как ты — из земли, а душа твоя создана Богом, таковы же и все мы. А потому не гордись, человече, на землю глядя.

Никак не ждал Анний, что первым же ответом мальчишка так крепко прижмёт его к земле, да ещё, кажется, и с намёком: мол, не пора ли тебе, старику, в эту самую землю? Не зажился ли на ней?.. Ничего не скажешь: ловок и нагл! Значит, надо тут же и самому как-то изловчиться, изогнуться, выскользнуть вбок. Сразу и осадить выскочку, и усовестить укоризной. И он, слегка подправив красивое изречение из Григория Богослова, небрежно выдал его за своё:

— Не подобает ни осенью цветы искать, ни старца Нестора на войну гнать, будто юношу.

Не смутившись иносказанием, взятым напрокат у его любимого автора, Философ и дальше пошёл прямым путём:

— Сам же против себя придумываешь довод. Скажи, в каком возрасте душа сильнее тела?

И тут опальный патриарх, вместо того чтобы возмутиться, что его столь нахально общупывают вопросами, безвольно выдавил из себя:

— В старости…

— А на какую тебя войну гоним — на телесную или на духовную?

И снова Анний, совсем уже как робкий ученик перед учителем, промямлил:

— На духовную…

— Тогда ты на ней сильнее всех будешь, — похвалил его юноша. Но тут же и отчитал: — А потому не говори нам таких притч. Ибо ни цветов мы без времени не ищем, ни тебя на войну не гоним.

Примерка сил явно выходила не в пользу Анния. Не он нападал, не он ошеломлял. Он пятился. Он подставлялся под затрещины и тычки. Что-то надо было срочно предпринять, чтобы сбить спесь с юнца. И Анний вдруг резко извернул беседу, — к самому теперь главному — к темам, в которых считал себя неуязвимым.

— Скажи-ка мне, юноша, — начал он, — почему, если крест разломан, мы не кланяемся ему, не лобызаем его, вы же, если на иконе изображение только погрудное, творите ему полную честь и не стыдитесь при этом?

— Ибо четыре части крест имеет, — ответил Философ, — и если одна его часть убудет, то уже своего образа он не сохранит. А икона от лика своего образ являет, и она есть подобие того, ради кого написана. И тот, кто смотрит, видит на ней не личину льва или рыси, но первообраз.

Отвечая так, он хотел сразу же дать понять старику: мы твёрдо стоим за учение церкви об иконе как об образе, который восходит к божественному первообразу. И мы не каким-то кумирам поклоняемся, как вы, заполнившие храмы образинами зверей, птиц и прочей твари.

Боясь увязнуть в этих свежих тенётах, Анний предпочёл никак не оценивать ответ, а подкинуть ещё одну из всегда безукоризненных своих уловок:

— Мы поклоняемся кресту, не имеющему надписи, хотя бывали и кресты с надписями. А если на иконе не написано имя того, кому она посвящена, то почему вы не воздаёте ей чести?

На это Философ ответил совсем коротко:

— Всякий крест образом своим подобен Христову кресту, а у икон нет единого образа.

И опять старик не нашёл, к чему придраться. Ну да, ведь у каждого святого, втолковывает ему этот умник, не только свой образ, но и своё имя, и не очень уважительно, значит, когда имя это на иконе отсутствует.

Не сумев осадить прыткого юношу, старик поторопился выставить и самый главный, самый несокрушимый довод:

— Если Бог сказал Моисею: «да не сотвориши всякого подобия», то почему вы творите их и поклоняетесь им?

Ну, что он промямлит в ответ, самоуверенный юнец? И не такие враз умолкали, сражённые наповал божественным запретом, касающимся всяческих «подобий».