Читать книгу "Андрей Боголюбский - Алексей Карпов"

Подоплёку его ухода из Вышгорода проясняет известие новгородской статьи «А се князи русьстии», которая читается в том же списке XV века, что и Новгородская Первая летопись младшего извода (так называемом Комиссионном списке). Здесь об этом сообщается с рядом дополнительных по сравнению с древнейшими летописями подробностей. Князь покинул Вышгород «нощию», «с своею княгинею и с своим двором» (это, кстати сказать, одно из наиболее ранних упоминаний о княжеском «дворе» в новом, феодальном смысле этого слова). Но, главное, Андрея, оказывается, «лестию подъяша», то есть обманом призвали к себе, Кучковичи — его шурья, братья его жены. Мы уже говорили о том, что сыновья боярина Кучки принадлежали к местному боярству, но не суздальскому и не ростовскому, а, так сказать, провинциальному, ибо имели свои земельные владения на крайнем юго-западе Суздальской земли. Родство (или, точнее, свойствб) с Юрием Долгоруким — даже с учетом гибели от руки Юрия их отца, очевидно, способствовало упрочению их позиций. Естественно, что Кучковичи должны были делать ставку на своего зятя Андрея и его сыновей, своих племянников, а вовсе не на совершенно чужих им младших сыновей Юрия, которым отец завещал Суздальскую землю. (Что же касается слов о их «лести» по отношению к князю, то здесь, очевидно, имеется в виду их позднейшее участие в его злодейском убийстве.)

Андрей сумел найти общий язык и с собственно суздальским и ростовским боярством, которое тоже готово было поддержать его. Нельзя не вспомнить о том, что всего несколькими месяцами раньше Суздаль покинули супруга Юрия и её малолетние сыновья — те самые, которым отец, по завещанию, оставлял Суздальскую землю. Получалось, что Суздальская земля фактически оказывалась без князя. Это едва ли могло прийтись по душе местной знати, ибо заметно ущемляло их права, — как ни парадоксально это звучит для нас сегодня. Дело в том, что наличие собственного князя всегда повышало статус той или иной волости; отсутствие же оного, напротив, превращало её в неизбежный объект притязаний со стороны других князей. Утверждение Юрия Долгорукого в Киеве грозило восстановлением экономической и политической зависимости Северо-восточной Руси от Киева, которую в своё время уничтожил сам Юрий. Если бы осуществился его замысел и в Суздале сели на княжение его младшие сыновья (или, тем более, его посадники), а в Киеве — кто-то из старших, поток «залесской» дани неизбежно вновь устремился бы на юг — как это и было во времена молодости Юрия Долгорукого. Андрей же изначально проявил себя решительным противником любой зависимости Суздальской земли от Киева.

Ну и, конечно, выдающиеся личные качества Андрея не могли не импонировать жителям Суздаля, Ростова или Владимира. болыпую часть жизни он провёл именно в Суздальской земле, где давно уже снискал любовь и уважение всего населения, выказал себя более чем достойным княжеского звания. Речь идёт не об одной только его личной храбрости, но и о его исключительных нравственных достоинствах. Позднее, уже после его вокняжения здесь, суздальский летописец восторженно будет писать о том, что Андрей был «любим всеми за премногую его добродетель», которую он явил «преже к Богу и ко всем сущим под ним». У него была возможность проявить эти качества — и прежде, когда отец давал ему разные поручения по управлению княжеством, и особенно в отсутствие отца. Увы, но впоследствии, ближе к концу долгого семнадцатилетнего княжения Андрея, эта всеобщая любовь к нему сменится столь же всеобщей неприязнью и даже открытой враждой…

В представлениях русских историописателей последующих веков уход Андрея Боголюбского из Вышгорода приобрёл совершенно особое звучание, стал восприниматься как поворотное событие, символическим образом предопределившее изменение дальнейших путей развития русской государственности, смещение центра политической и духовной жизни Руси из Киева во Владимир, а впоследствии и в Москву. Не в последнюю очередь это связано с тем, что, покидая Вышгород, Андрей взял с собой почитаемую в Вышгороде икону Божией Матери — ту самую, которая впоследствии получит название Владимирской и станет главной святыней, «палладиумом» (то есть хранительницей и заступницей) Владимиро-Суздальской, а затем и Московской Руси. Об истории этой святыни, равно как и о самом путешествии князя Андрея из Вышгорода во Владимир на Клязьме, речь пойдёт в следующей части книги. Ибо этот его исход на север, в Суздальскую землю, открывает новую главу и в его собственной биографии. С этого момента он выступает на страницах истории уже не как подручный своего отца, но как самостоятельный князь, пока, правда, признающий власть отца над собой.

Часть вторая.

КНЯЗЬ
1155–1166

Исход

Длинная вереница всадников, княжеских повозок и возков продвигалась к Суздалю по раскисшим от осенних дождей дорогам. Это был не военный отряд, не княжеский поезд, а нечто иное, не виданное ещё в здешних краях. Помимо самого князя и его семьи — жены и детей, помимо дружины и членов княжеского двора — многочисленной челяди, слуг и домочадцев, мужчин и женщин, здесь были и вышгородские клирики — попы, диаконы, церковные служки, и тоже с жёнами и детьми. Едва ли не целый город — как некогда народ израильский — переселялся на новую обетованную землю: с разорённого киевского юга в суровый, но не тронутый дикими кочевыми разбойниками Залесский край. Их путь лежал сперва вверх по Днепру, почти до самых его верховий, а затем прямо на восток, причём по дороге им предстояло переправиться через многочисленные разбухшие от дождей реки — волжские и окские притоки Вазузу, Москву, Клязьму… Это был кружной, дальний и многотрудный путь. Почему князь Андрей Юрьевич выбрал именно его, а не более короткий, прямой путь к Суздалю через область вятичей, «Лесную землю», остаётся только гадать. Впрочем, путь по Днепру и волжским притокам, через Смоленск, в обход Вятичской земли, в XII веке избирали многие, так что князь не был в этом отношении оригинален. Наверное, этот путь показался ему более надёжным.

Не было это и бегством от отца, как иногда полагают. Даже если отец и негодовал на сына (о чём пишут некоторые поздние летописцы), устраивать за ним погоню он вряд ли имел желание или возможность. Более всего путешествие князя Андрея напоминало, пожалуй, крестный ход. Ибо впереди всего его отряда шествовали вышгородские священники, приставленные князем к иконе Божией Матери, взятой им перед самым своим уходом в Суздаль из вышгородского Девичьего монастыря.

То была не простая икона. За время своего двукратного княжения в Вышгороде Андрей Юрьевич смог в полной мере оценить, какая великая святыня, какое сокровище волею Провидения оказалось в его городе. По преданию, икона была написана самим евангелистом Лукой ещё при жизни Пресвятой Богородицы. Её привезли на Русь из Царьграда, столицы Византийской империи и всего православного мира, за несколько десятилетий до описываемых событий. Привезли на одном корабле с другой чтимой греческой иконой Божией Матери, получившей на Руси название «Пирогощей»[21]. Это случилось немногим ранее 1131 года, ибо в тот год в Клеве была заложена каменная церковь во имя второй из привезённых икон — «Святая Богородица Пирогощая». Скорее всего, обе иконы прибыли на Русь вместе с митрополитом-греком Михаилом, явившимся в Киев из Константинополя весной или летом 1130 года. (Позднейшие московские книжники ошибочно полагали, будто Владимирская икона Божией Матери была поднесена самому Юрию Долгорукому во время его киевского княжения неким купцом Пирогощею, приняв название второй из царьградских икон за личное имя, — но это несомненная ошибка.[22])