Читать книгу "Ирод Великий. Двуликий правитель Иудеи - Майкл Грант"

Однако это считалось всего лишь мелкой неприятностью; в более важных делах Ироду повезло на удивление больше. Более того, приближалось время, когда Ирод мог снова оказаться полезным. Октавиан собирался вот-вот двинуть войска на Египет, чтобы навсегда покончить с Антонием и Клеопатрой и затем аннексировать страну, превратив ее в богатый придаток Римской империи под своим личным управлением. Когда он высадился в Птолемаиде в Финикии, Ирод уже находился там с баснословными подарками, обильными запасами продовольствия и подготовленными для Октавиана и его соратников 150 апартаментами. Потом, когда римляне двинулись на Египет и достигли пустыни, Ирод снабжал их водой и даже вином.

Вскоре Антоний и Клеопатра покончили жизнь самоубийством. Ирод сопровождал Октавиана обратно в Антиохию с радостным сознанием, что пережил ненавистную царицу; а переживет он ее на 26 лет.

Далее, осенью 30 года вся территория, которой он лишился в ее пользу, снова стала принадлежать ему. К нему вернулись его драгоценные пальмовые и бальзамниковые рощи у Иерихона, он получил обратно береговую линию и даже приобрел на побережье некоторые города, которые перестали принадлежать Иудее с тех пор, как 33 года назад Помпей урезал ее территорию. Два из них были недалеко от Иерусалима — древние поселения филистимлян Иамния (Явне) и Азот (Ашдод). Иамнию, иудаизированную Хасмонеями, при римском господстве перестроили; впоследствии ей предстояло стать крупным центром иудейской учености. Азот в далеком прошлом был столицей филистимлян. Он граничил с территорией Аскалона, который один оставался свободным и независимым анклавом, несомненно пользующимся привилегиями из-за своих связей с семейством Ирода.

Октавиан также внес изменения в осуществленный Помпеем раздел территорий, вернув Иудее два города к востоку от Галилейского озера. Они входили в область, известную как Декаполис, Десятиградие, в основном соответствующую библейским областям Башан и Галаад в том месте, где сходятся современные границы Израиля, Иордании и Сирии. Помпей отторгнул эти десять городов от Иудеи и образовал из них самоуправляющийся союз. И теперь Октавиан оставил за восемью из них автономию под общим руководством правителя Сирии. Но два перешли во владение Ирода. Один из них Гиппос, ныне Сусита — в Израиле, но совсем близко от сирийской границы; расположен на восточном берегу Галилейского озера, его древние стены возвышаются на краю высокого обрыва. Другим доставшимся Ироду городом из состава Декаполиса был Гадара, расположенный чуть дальше к югу на густо застроенном возвышенном плоскогорье. Гадару (ныне в крайнем северо-восточном углу Иордании) Помпей украсил новыми зданиями, дабы порадовать своего бывшего любимого раба, выходца из этих мест; но тот был не единственным влиятельным гадарянином, ибо город также дал поэта Мелеагра, поэта-философа Филодема и пользовался репутацией южных Афин. Такие города сохраняли свои гражданские учреждения и самоуправление, хотя и были не совсем свободны от вмешательства ближайшего провинциального наместника Ирода.

Его царство теперь расширилось почти до размеров, достигнутых еще при экспансионистских хасмонейских монархах. Такое поощрение иудеев было естественным следствием устранения Египта, но Октавиан, кроме того, считал это разумной и, по существу, абсолютно необходимой мерой укрепления имперской обороны. Ибо он понимал, что еще предстоит сводить счеты с Парфией, и видел в Ироде как раз такого политического реалиста и энергичного человека дела, весьма нужного в этом жизненно важном районе. К тому же присоединение к Иудейскому государству греческих и эллинизированных составных частей было вполне преднамеренным. Вливая неиудейский элемент, Октавиан хотел ослабить иудейский национализм коренной территории в надежде, что появится тип более или менее эллинизированного государства-клиента наподобие малоазиатских царств, в которых населением, тоже негреческим, можно будет управлять административными органами обычного греческого типа.

Что касается Ирода, Октавиан приготовил ему на сладкое четыре сотни галатов, служивших телохранителями Клеопатры. Подарок соответствовал времени и был весьма символичным, ибо с закатом Клеопатры Ирод становился самым важным неримлянином во всем Средиземноморье. Как и раньше, политика Ирода просто сводилась к сотрудничеству с великой западной державой, ибо он прекрасно понимал, что такое сотрудничество — единственное средство отстоять собственные национальные интересы. Хвалебные надписи свидетельствуют, что он с одобрением принял титул «филоромайос» — «приверженец Рима» — и добавлял к нему определение «филокайзар» — «поклонник Цезаря», ибо так звали преемника Цезаря Октавиана.

Как монарху-клиенту Ироду было присвоено официальное звание «друга и союзника римского народа». Но, как известно, отношения Рима с такими союзниками определялись лично императором. Позднее историк Тацит с презрением писал о раболепии монархов-клиентов, отмечая со свойственной ему язвительностью, что «Рим даже царей сделал орудиями порабощения». Действительно, они не имели никаких договоров, гарантирующих стабильность их отношений с Римом; в их союзных отношениях не было ничего «двустороннего». Цари сидели на троне на условиях, зависевших от чужой милости, и могли лишиться трона по воле римского императора.

От них также требовалось в случае необходимости помогать Риму, а также пополнять его финансы. Но они все же обладали внутренней автономией; Ирод справедливо полагал, что под неизбежной сенью римского величия он мог, умело сотрудничая с державой-сюзереном, создать реально существующее Иудейское государство.

А пока что он миновал еще один очень опасный риф — стал таким же совершенно приемлемым для Октавиана, каким был для Антония. Так что три его возвращения в Иудею — после встречи с Октавианом на Родосе, при сопровождении его в Египет и на обратном пути в Антиохию — носили триумфальный характер. В Риме Ирод пользовался высочайшей благосклонностью; его владения расширились до огромных размеров. «Казалось, — размышлял Иосиф, — будто по милости Божьей чем больше была опасность, тем более блестящими были его успехи».

Однако, добавляет историк, его успехи также наводили ужас на тех, кто надеялся на противоположный результат. Особенно неприятная обстановка создалась для Ирода в собственном семейном кругу. Вряд ли добавило ему любви Мариамны и Александры убийство их ближайших родственников Аристобула III и Гиркана II. Александра, во всяком случае, никак не разделяла радости Ирода по поводу устранения Клеопатры. К тому же во время его пребывания на Родосе управлявший Александриумом Соэм рассказал Александре и Мариамне, что царь приказал ему убить их, если он не вернется. Вероятно, Соэм сомневался, что Ирод вернется живым; может быть, поэтому он допустил глупость и проговорился. Кроме того, Мариамна была очень красивой женщиной, и если она хотела выведать, что говорил ему Ирод, то тому было трудно перед ней устоять. Во всяком случае, слово вылетело, и легко представить себе их реакцию. Даже предположение, что Ирод отдал этот чудовищный приказ, потому что не мог вынести мысли, что его возлюбленная Мариамна достанется кому-то еще, вряд ли могло ее успокоить.

Последовал год очень трудных и неприязненных семейных отношений, и положение нисколько не улучшали постоянные инсинуации сестры царя Саломеи (поддерживаемой его матерью) о заговорах против него его жены-хасмонейки и тещи. «Царские жены не терпели Саломею, ибо знали ее трудный характер и непостоянство — она бывала то врагом, то другом». Они, в свою очередь, ни на минуту не давали ей забывать о своем куда более низком происхождении. Мариамна, утверждает Иосиф, не могла забыть о его простом происхождении даже в его объятиях и терпела их, сжав зубы. Бен Сира, автор Екклесиаста, мог с полным правом восклицать: "Горче смерти женщина! " (Екк. 7, 26) и "Проклятие слушающему сплетни и россказни! " (перевод мой. — В. М.). Постепенно напряжение достигло своего апогея, и Иосиф излагает страшные подробности растущих подозрений Ирода, допросов и пыток свидетелей, завершившихся арестом Мариамны, ее заключением в крепость Антония и казнью, мучительными угрызениями совести самого Ирода и его неизлечимой болезнью.