Читать книгу "Открой свое сердце - Марина Преображенская"

— Где ж ты ее подобрал?

— Подбирают котят. Отмывают, вычесывают, откармливают…

— Котят? — как будто удивился Витька. — И правда, на кошечку похожа. Даже глаза в темноте светятся.

Сергей оглянулся. Глаза Нонны действительно сверкнули, отражая лучик от зеркальца проезжающего мотоцикла. Сергей уже знал, что это слезы. Почему-то в глазах этой девушки, словно контактные линзы, все время стоят слезы.

— Это слезы. С ней что-то стряслось, — снова просто ответил Сергей. — Жалко ее. «Жалко? Ну уж нет, нисколько!» — мелькнуло в голове у Витьки. Перед взором его все время стоял образ Олечки Рябовой. Те же слезы, та же боль… Олечка — словно лезвием по сердцу полоснуло это имя. Появление в его жизни первой женщины, некогда разрушившей все его мечты, разворотившей душу и заплевавшей, втоптавшей в грязь самые светлые и нежные чувства, навсегда отвратило его от этого лживого, насквозь фальшивого и подлого племени. Он даже представить себе не мог, что среди женщин бывают искренние и ранимые натуры. Один взгляд на представительниц противоположного пола причинял ему страшные муки. И он мстил им, мстил бессознательно, но жестоко.

Иногда, правда, бывало, что соприкасаясь с кем-нибудь пальцами, или пересекаясь взглядами, он неожиданно для себя ощущал теплую волну нежных чувств. Он вспоминал те мгновения, когда ходил опоенный счастливой возможностью просто созерцать светлый образ. Когда терзался сладкой мукой и неизведанными ощущениями блаженства. Но стоило ему раздеть предмет вожделения донага, стоило увидеть расплывшееся в немой страсти лицо, туманный невидящий взгляд, как душу его охватывал разрывающий нутро холод. И чувство мерзкой брезгливости, страха и отсюда — ненависти просачивалось через мозг во все его существо. Он просто физически ощущал, как глаза его леденеют, как мышцы лица окостеневают в циничной надменной гримасе. Как руки его становятся тяжелыми и негнущимися. В такие минуты он ненавидел не только женщин, в такие минуты он ненавидел себя. Себя он ненавидел даже больше, чем их, случайных жертв его хищного поиска. Витька, конечно же, понимал, что все это происходит не от силы его, но от слабости. И именно за эту слабость он ненавидел себя.

«Жалко? Ну уж нет! Им нас не жалко», — оправдывал он себя, подготавливая почву для очередного акта мести. Годами создаваемая система взаимоотношений с противоположным полом ставила его в почти беспроигрышное положение. Нет таких женщин, которых нельзя было бы взять в первые же минуты. Нет таких. А раз они так податливы и охочи до постели, так пусть получают свое! Пусть получают сполна за его исковерканное детство, за изуродованную психику и измочаленное тело.

Витька всю дорогу смотрел на профиль Нонны. Ему нравились ее глаза — большие и глубокие, ее губы — пухлые и алые, ее зубы — белые и ровные. Ему нравилась ее спина. Тонкая, гибкая, с острыми, опущенными в горестном безмолвии плечиками. Вообще от нее веяло какой-то болью и скорбью. Витька что-то спрашивал, как-то шутил, но неизменно натыкался на непонимание, исходящее от безразличия, какое бывает у смертельно больных людей, знающих о своей скорой неминуемой кончине.

Нонна молчала, слегка откинув голову, и была холодна и неприступна. Витька знал, что этот холод и эта неприступность так же непрочны, как холод и неприступность дешевого стекла. Ударь чуть сильнее — расколется, куда и денется вся эта напыщенность скорби. Он не верил, что женщине может быть по-настоящему больно. Если бы им бывало больно, разве могли бы они причинять такие страдания и муки другим?

Но все же где-то в глубине души он надеялся, что не выйдет у него ничего. Что как бы он ни вился вьюном, как бы ни изгaлялся, ничего у него на сей раз не получится. Ему так хотелось этого, что это желание заставило начисто забыть то время, когда он еще верил в любовь и счастье. Его интересовало сейчас только одно — результат циничного, жестокого опыта, страшного по своей разрушающей его же душу силе. Осталось только выждать благополучный момент. И этот момент наступил. Витька послал Сергея за шампанским, включил воду в ванной и приступил к делу.

Нонна рыдала в ванной. Глаза ее бессмысленно метались по серым в крапинку кафельным плиткам. Душа стонала и рвалась наружу. Наружу! Вон из тела! Она никого ни в чем не винила, отверженная всеми, потерянная, разбитая, она хотела одного — уйти из жизни, уйти сейчас же, сию же минуту. Взгляд остановился на бритвенном станке. Нонна медленно поднялась из воды и взяла в руки холодную шершавую сталь.

— Простите меня, — шепнула она всему человечеству и почему-то увидела лицо Кешки. Что же она знала и понимала такое, чего не знает и не понимает никто? Может, через несколько минут Нонна тоже достигнет того знания? Медленно, но уверенно Нонна открутила плоскую головку станка, вынула белое лезвие и опустила его в воду. Потом для чего-то взяла с полочки флакон одеколона и плеснула себе на запястье несколько капель остро пахнущей спиртом жидкости. Растерла пальцами кожу до розоватого оттенка. Намочила указательный палец и протерла тонкое лезвие, словно хотела сделать его еще тоньше и острее. Флакон упал в воду и, кружась и качаясь, быстро пошел ко дну. Едва слышный удар толстого стекла о дно ванны послужил толчком к молниеносному движению. Нонна, глубоко впиваясь в кожу, полоснула лезвием поперек руки. Потом еще раз и еще. Лезвие было удивительно тупым и почему-то слишком гибким. Кожа не резалась, местами прорывались неглубокие ранки, и из них очень непослушно и тяжело стекали густые капли бордового цвета.

Как вино или как косточки граната в липкой сочной мякоти плода. Капли стекали в воду и расползались там нечеткими лужицами. Не было больно, было странно, что лезвие такое тупое, что кровь такая тяжелая, что кожа такая толстая. Что уйти из жизни не так-то просто. Нонна полосовала руку раз за разом, проникая все глубже и глубже. Наконец-то кровь пошла плотной струйкой. Из тела тепло и пряно уходила боль. Боль уходила, а жизнь оставалась. Нонна прикрыла глаза, в голове раздался легкий шум, послышался звук флейты. Напевный, прозрачный… Откуда флейта? Нет здесь никакой флейты. Но, может, это звук отлетающей души?

— Простите меня, я ни в чем перед вами не виновата, — снова шепнула Нонна, не открывая глаз и уносясь своими помыслами за звуком прозрачных напевов несуществующей флейты.

10

— Я очень сожалею о том, что произошло… Я хочу сказать, что мне так же больно, как и тебе… Прости меня, а? — Нонна открыла глаза и увидела над своей головой Витькино лицо.

— Ты здесь? — удивилась она. Ей показалось странным, что Витька там же, где и она. Она отлетела, он остался там, внизу… — Как ты здесь оказался?

— Мы приехали сюда все вместе. Ты, я, Серега… Не помнишь?

— Помню, — произнесла Нонна, бессильно вращая зрачками вокруг себя, пытаясь рассмотреть интерьеры. — Мы в гостинице?

— Прости меня…

— Странная картина. Странная… Ветка, как богомол… Лист, как крыло бабочки, рамка, как амбразура… — Нонна вглядывалась в маленькую, с тетрадный лист, картину в аркообразной рамке. — А там, в глубине, будто сеточка… Или это у меня в глазах?