Читать книгу "Три королевских слова - Агата Бариста"

Все были со мной ласковы и приветливы, даже Ангелина.

Укоряя себя за слабоволие, я все-таки заглянула под ее магическую вуаль. В колдовской среде такой поступок считается неприличным — все равно что заглянуть даме под юбку. К собственному прискорбию, я никогда не приближалась к совершенству, а такой порок, как любопытство, и вовсе поработил меня с младенчества.

Ничего особенного под вуалью не обнаружилось, хотя я была готова ко всему — к отсутствию глаза или носа, к чудовищному шраму или проваленному рту. Ну да, черты лица у Ангелины не обладали ни правильностью, ни особым изяществом, однако располагались на нужных местах и присутствовали в полном объеме.

И все же мне показалось, что я понимаю, к чему эта маскировка.

Обычно свет души, пробиваясь изнутри, накладывает на лицо человека чары, связующие черты лица между собой, и если душа сильна, то на деле сумма оказывается существеннее, чем теоретически могли бы дать слагаемые. У Ангелины же глаза, рот, нос, скулы, подбородок существовали будто отдельно друг от друга. Как будто нечему было объединить их в единое целое, и там поселилась пустота. Обнаружив подобную пустоту, я невольно подумала о душевной болезни и содрогнулась. Некоторое время мне было страшно смотреть на Ангелину даже в вуали. Так тебе и надо, любопытная Варвара, отругала я себя. Не хочешь видеть неприятное — не лезь туда, куда тебя не приглашают.

И вообще Ангелину стоило не пугаться, а пожалеть.

Можно подумать, она добровольно захотела родиться такой.

Популярная теория гласит, что все люди равны, но это не относится к подъемным, выдаваемым нам судьбой при рождении. Действительно уравнять людей можно только в сердце — этому правилу научила меня мама. Поэтому я строго-настрого запретила себе вспоминать истинное лицо Гели и постаралась привыкнуть к ее искусственному облику.

Тем более что виделись мы теперь часто.

После Александрии Мартин и его подруги то и дело приглашали меня на разные удивительные мероприятия. Они будто демонстрировали свои возможности, показывая: вот мы можем так, а можем и эдак. Меня обволакивали заманчивыми фокусами, головокружительными трюками — как шелковым коконом, с каждой встречей наматывая все новые и новые нити.

Иной раз казалось, что старшие ведьмы играют со мной как с новой куклой или с котенком — милым, но несмышленым. В их отношении иногда проявлялось что-то снисходительное.

Ксения как-то увидела меня после дождя. Накануне я работала допоздна, а утром умудрилась почти проспать начало занятий. Выскочив из дома в спешке, я оставила зонт на тумбочке в прихожей, хотя и успела услышать по радио предупреждение о надвигающемся шторме.

Небесная вода бесцеремонно обрушилась на меня, стоило мне покинуть вестибюль метро. Как это обычно случается, общественный транспорт в то утро решил поиграть в динозавров и вымер как вид. Автомобили в ореоле брызг пролетали мимо на третьей космической скорости, и несколько кварталов мне пришлось пробежать под проливным дождем. В вестибюль института я ворвалась как степной сайгак, но все равно опоздала к началу пары. Раздосадованная, запыхавшаяся, промокшая до нитки, я поплелась в институтскую столовую, где и встретилась с Ксенией, которая сочувственно поцокала языком, прищурилась, замысловато щелкнула пальцами и сотворила изящное заклинание деликатной сушки.

Приятное тепло охватило все мое тело, от одежды повалил легкий парок, а когда Ксения еще раз щелкнула пальцами, мокрая коса вдруг расплелась сама собою. Заклинание разглаживания, наложенное впопыхах этим ужасным утром, соскользнуло на пол как шелковый платок. Кудрявые от природы волосы немедленно показали свой норов и раскинулись по плечам крутыми завитками.

Ксения долго разглядывала меня удивленным и веселым взглядом.

— О! Да ты у нас настоящий Барашек! — произнесла она наконец, протянула руку и ласково погладила по кудрям.

С ее легкой руки и остальные ведьмы Мартина стали звать меня Барашком. Не могу сказать, что это прозвище пришлось мне по нраву, но я побоялась выглядеть обидчивым ребенком, ведь новые знакомые были гораздо старше — приходилось соответствовать их уровню. Только сам Мартин никогда не использовал новое прозвище, и я находила в том признак безусловного благородства его души.

Отношения с Мартином складывались не совсем предсказуемо. С одной стороны, он оказывал достаточно традиционные знаки особого внимания, с другой стороны, проделывал это столь непринужденно, столь изящно, что иногда я призадумывалась, не воображается ли мне то, чего нет на самом деле. Как знать, может, такими произрастают хорошие манеры на берегах Балтийского моря? В то же время он на меня смотрел. И вовсе не так, как на своих верных ведьм. Как сказала бы Ангелина, он на меня пялился. Я постоянно встречалась с его взглядом — заинтересованным и в то же время напряженным… иногда даже каким-то несчастливым. Будто он производил в уме некие сложные подсчеты, а они никак не сходились, чем мучили его изрядно.

Это сбивало меня с толку. Будущих кавалеров я всегда определяла в мгновение ока именно по зависающему взгляду, длящемуся чуть дольше положенного. Но все они при том выглядели вполне довольными жизнью, никого прежде не тяготило общение со мной.

Должно быть, думала я, все дело в разнице в возрасте. Мартин намного старше, и откуда мне знать, что у него на уме. Народная молва в лице институтских девчонок гласила, что старшекурсников интересует лишь одно, то самое, и что эпоха невинных прогулок под луной канула для них в Лету вместе с юношеством золотым.

Иногда мне казалось, что молва не ошибается, а иногда Мартин меня удивлял.

— Мне хотелось бы пригласить тебя куда-нибудь на чашечку кофе, — сказал он как-то. — Но, учитывая обстоятельства, тебя это вряд ли прельстит.

Возможно, это был давно ожидаемый ход конем, но я предпочла засмеяться.

— Да уж. Лучший кофе в городе все равно готовят там, где я работаю. Ты, конечно, можешь пригласить меня в «Кофейный Рай», но не стану врать, что буду в восторге.

— Хорошо, попробуем зайти с другого конца. Может быть, ты сама выберешь место нашей встречи?

Помедлив, я уточнила, со значением:

— Встречи с тобой одним?

— Да, с одним. — И, подпустив в голос бархата, он добавил: — Мне хочется побыть с тобой наедине, без компании.

Ага, сказала я себе и немедленно отозвалась:

— Тогда приглашаю тебя в Эрмитаж. Там сейчас выставка Сикорски.

Аарон Сикорски был восходящей звездой магических инсталляций: для обычных людей его экспрессивные и экстравагантные творения выглядели взрывом на пункте приема металлического лома; маги же могли лицезреть, как несколько раз в день из груды холодно блестящих обломков вырываются, простирают руки к небу и снова опадают невероятные создания — металл жил чувствами и погибал на глазах у изумленной публики. Зрелище было захватывающим и, безусловно, высокохудожественным, хотя, на мой вкус, чересчур трагическим.