Читать книгу "Гвардии Зенитчик. Огневая позиция "попаданца" - Вадим Полищук"

Небо голубое да над землей родимой. Затянуло тучей, грозовой. За родные земли да за страну любимую. Выходи, зенитчик, на смертельный бой. Батарея дружно подхватывает припев: В бой за Родину, в бой за Сталина! Воин, бей без промаха врага. С неба чистого гниль фашистскую Мы сметем потоками огня!

И почему я на гражданке с песней в столовую не ходил? Аккурат к концу песни мы подходим к столовой. Минутное ожидание, и наконец-то.

— Справа в колонну по двое заходи!

Красноармейцы подходят к столам с двух сторон. По команде поворачиваются лицом друг к другу. На столах уже бачки с супом на восемь человек, алюминиевые миски, нарезан хлеб. Ложка у каждого с собой. Вилки и ножи не полагались. Звучит команда — приступить к приёму пищи. По этой команде бачковой, каждый день новый, разливает похлебку по мискам. Суп разливается «по черпаку», каждому был положен один черпак. Мне — два. Почему? Гаврилов официально выбил мне двойную норму, как имеющему рост выше ста восьмидесяти сантиметров. В моем положении лишний черпак супа многое значит.

То, что остается на дне бачка, достается самому бачковому, все зорко следят, чтобы он не слил сверху воду, оставив на дне гущу. Тут же кухонный наряд приносил второе — макароны, тушеную капусту с горохом, пюре на воде. На третье — чай. На весь процесс приема пищи — 10 минут. Успел, не успел, доел, не доел — шагом марш! Дожевывая на ходу, красноармейцы бегом устремляются к выходу, на очереди следующая батарея.

Кормили нас не плохо, а очень плохо. Нет, даже на третьей тыловой можно жить, но всё, что нам положено по этой норме, прежде чем превратиться в «разносолы» на красноармейском столе, проходило «утряску» и «усушку» в руках бессовестных пэфээсников и частично попадало на городские базары. Мы же жили впроголодь. Конечно, до голодных обмороков не доходило, и мясо с червями мы не ели, потому что совсем его не видели. Но кухонный наряд утверждал, что в суп кое-что попадало. Куда только оно потом девалось?

Хотя… Вот взять, например, сержанта Ивченко из первого взвода. Того самого, мордатого. Уж он-то явно от голода не страдает, но где и что он жрет, я не пойму. Ивченко ходит в любимчиках у старшины, после поверки личного состава он каждый вечер минут на тридцать-сорок, а то и на час, ныряет в каптерку. Чем они там занимаются, никто не знает. Сам «завмаг» на людях появляется нечасто, бывает, что и целыми днями его не видно. Свои должностные обязанности он почти целиком взвалил на своего протеже. Именно сержант гоняет всех на зарядку, распределяет наряды, следит за порядком в казарме и оружейных пирамидах, проводит поверку и даже ежедневно проверяет личный состав на педикулез по форме двадцать. Каждое воскресенье он ходит в увольнение. Увольнительные ему достает Остапчук. Сам же занимается хозяйственными работами и гоняет внутренний наряд, чтобы служба им медом не казалась.

Кроме учебы и несения внутреннего наряда, учебные батареи нашего запасного полка дежурят у орудий, установленных для защиты железнодорожного моста через Волгу и Окского моста. По уровню подготовки личного состава наш полк считается лучшим среди всех зенапов недавно образованного корпусного района ПВО. В начале ноября немецкие бомбардировщики несколько раз бомбили промышленные предприятия города. Досталось химическому заводу им. Свердлова, заводу N 2 «Нефтегаз», артиллерийскому заводу N 92 им. Сталина. В корпусном районе числится больше двухсот орудий и целая истребительная авиадивизия, даже посты ВНОС стали работать лучше. Но вся сила не смогла остановить небольшие группы немецких самолетов, летающих по ночам, даже сбить никого не удалось. Правда, и точность немецкой бомбежки тоже оставляет желать лучшего. Ночная темнота и маскировка промышленных объектов тоже играют свою роль. Корпуса ГАЗа затянуты маскировочной сеткой, а посередине проходит черная полоса, имитирующая асфальтированную дорогу. С конца ноября немцы над Горьким появляться перестали. Видимо, бои под Сталинградом и окружение шестой армии оттянули на себя все силы вражеской авиации. Противник утратил интерес к Горьковскому промышленному району, даже высотные разведчики перестали появляться.

А еще мы ходим в караулы и в самом городке, и на железнодорожной станции. Меня назначают либо разводящим, либо помощником начальника караула. В последнем случае по Уставу караульной службы в ночное время полагалось не менее двух раз проверять правильность несения службы часовыми. В тот раз, кроме эшелонов с воинскими грузами, стоял на путях гражданский товарный эшелон. Проверять посты мы пошли вдвоем с одним из караульных. Молоденький красноармеец оказался весьма глазастым — издалека заметил щель в одном из вагонов.

— Товарищ сержант, вагон открыт!

— Где?

— Да вон.

Но я уже и сам заметил темную полосу между дверью и стенкой.

— За мной.

На ходу я стащил с плеча винтовку с уже примкнутым штыком. В этот момент от вагона метнулись две тени — наше приближение не осталось незамеченным.

— Стой! Стой, стрелять буду!

— Стрелять?

Мой напарник уже встал на колено, направив ствол на бегущие тени.

— Давай!

Бах! Промазал! Тени нырнули под вагон и исчезли. Поднялся переполох, народу набежало… Воры оставили только следы на снегу. К счастью они только вскрыли вагон, перевозящий мануфактуру, но мы их спугнули, унести они ничего не успели. Вагон заново опломбировали, а на следующий день после смены с караула комбат объявил нам благодарность. И тут же заметил.

— А почему вы нашивку за ранение не носите?

— Да как-то…

— Стесняетесь? Нечего вам стесняться. Вы же за Родину кровь проливали, этим гордиться надо. Вы должны служить примером храбрости для нового пополнения.

Не мог же я ему сказать, что вся моя кровь осталась при мне и справку о ранении я сам себе написал.

— У меня в книжке соответствующей записи нет, — попытался отмазаться я.

— Нет? Давайте ее сюда, это мы быстро исправим.

Пришлось пришить над правым нагрудным карманом узкую золотистую полоску.

— Заряжай!

Красноармеец Ерофеев подхватывает патрон у пятого номера и досылает его в патронник. При этом первый и четвертый номера продолжают крутить свои маховики, и казенная часть ствола перемещается по углу и по азимуту, находясь в почти вертикальном положении. Это самое трудное упражнение для заряжающего, его выполнению обучают в самом конце, перед отправкой в боевую часть. Кланц — лязгает затвор, запечатывая снаряд в стволе. Очень хорошо — ни недосыла, ни заклинивания.

— Огонь!

Выполнение команды заканчивается щелчком ударника, снаряд-то учебный. В батарее я появился, когда обучение очередной партии новобранцев уже подходит к концу. Они уже почти все умеют, и скоро их ждут боевые части.

— Разряжай!