Читать книгу "И всё, что будет после… - Наталия Новаш"

– Автобуса ожидають. Мядельски скора буде… Можа вам с вашай рукой таксама б…

Жора глянул на автобусную остановку, задуманную под старину в виде сказочного теремка, но только и смог подумать, увидев обвалившуюся со стен плитку и битый кирпич, что она, эта остановка, построенная только осенью, уже разваливается, как всё почему-то, что строится в этих краях, и уже имеет вид той старины, под которую создавалось…

Редько же, услышав молчание в ответ на столь недвусмысленный свой намёк, расценил это как зловещий признак и в страхе решил, что худшие его опасения оправдались: что встреча подстроена и нечто страшное случилось там в Идалине… может, даже убийство, а его – под предлогом всего этого, о чем он не знает, срочно хотят отослать на пенсию…

«Но что? Что случилось в этой чёртовой Идалине, и кто там ошивается возле хаты?» Все мысли Редько сосредоточились на одном: как выведать всё это у следователя, не выдав чем-нибудь своё незнание. Так, в непосильных, вышибших пот попытках придумать что-нибудь, но ничего всё же не придумав, переехал Редько через шоссе.

Но то, что открылось им сразу же за асфальтом, – грязная, блестевшая лужами и жирной глиной проселочная дорога – бог весть как по ней ездили люди – определенно вселяло надежды. Тотчас же дельные мысли и соображения зашевелились в голове Редько.

– Да поехали же! – поторопил Жора, потому что с минуту уже участковый медлил, не решаясь съехать с шоссе и обдумывая про себя, как бы это сказать, что уж три дня подряд приезжает сюда, да дорога вот… не даёт нести службу.

Первая лужа на спуске не была так страшна, как казалась. Видел Жора, что она проезжая, не глубже, чем речка, которую только что миновали, и дно – твердое, не разбитое – за лужею на подъёме отчетливо были видны два свежих следа: проехали на легковушке.

– По серёдке давай, не бойся, – дал совет Жора, но Редько и тут всё испортил, загипнотизированный видом лужи. Возьми он ее на скорости и лихо промчи слёту по всем остальным ухабинам, – были бы они на полпути к Идалине. Но мышление большинства людей не способно к гибкости. Раз в брод потиху – научил его брод, научил – то и тут так же… Не видел, ох, не чувствовал сейчас Редько, как всё это надо делать! Как скрытым зрением чуял всё это Жора. Да известно ещё, не грех повторить: чего ждёшь и боишься – то и получи! Осторожно проехал Редько – и заглох, не вытянул на подъёме мотор.

– Дай-ка я! – потерял терпение Жора и сел на место Редько: освобожденный от тяжести мотоцикл ожил и с усилием, но взял подъём. Только сейчас он увидел обе свои руки, крепко держащиеся за руль…

– Стой! – закричал сзади панически причитающий Редько. – А что, если дождь? А назад как?

Открывшаяся впереди картина под названием «сельское бездорожье» могла впечатлить не одного только участкового, но и самого Жору, повидавшего-таки на своем веку украинские черноземы, где не дай бог съехать в сторону после дождя. Никуда с дороги!

Но там хоть дороги есть. Асфальтированные. А тут? Это летом! А осенью… В марте как здесь люди живут? И пешком, видимо, не пройдешь!

Надо сказать, что Жора несколько ошибался. Пешком и сейчас было пройти не просто. Особенно на том вот низком участке. Свернуть некуда, с обеих сторон болото. Между рядами скошенной осоки блестела вода. Но два следа – отпечатки колес – тянулись и дальше вниз, не давая терять надежду…

Жора прибавил газу.

– Засядем! – завопил подбежавший Редько. – Стой! – Он всей тяжестью навалился на мотоцикл, обхватил руками коляску. – Не вытягне нас никто! Заночуем.

«Чёрт с тобой! – решил Жора и плюнул, заглушил мотор. – Как баба!»

– Три дня… не поверите, Георгий Сергеич! Три дня сюды приезжаю! Праклятая Идалина! Заучора во тут засеу! Да ночы адкапвауся… Не праедем…

Никаких следов откапывания «во тут», естественно, заметно не было. Клонившееся на запад солнце блестело в луже и порядком ещё припекало в спину. «Жарко!» – подумал Жора и смахнул со лба пот. И вдруг осознал, что провел по лбу правой рукой, и только что этой рукой держал руль, и вовсе-то она не болела….

Чёрт знает что! Забыл он про неё, вот, что… совсем забыл!

– Ведь ежели засядем, гибель!.. – наседал Редько, всё ещё не понимавший, что начальство уже отступилось. – Нема буксира! Не то чтоб поллитрой их не заманишь, ёсть у меня поллитра! Да в вёске одни старухи! Ни одного шофёра… Поуезжали. Не хочуть в колхозе рабить… Не хочут…

До смерти ненавистной сделалась вдруг для Жоры сытая рожа спутника. Он силою поборол желание встать и уйти пешком. Только сказал, помешкав:

– Ладно, поворачивай! Высадишь меня на шоссе…

– Да мы, вас, Георгий Сергеевич!.. В целости до общежития довезем, быстрее, чем на автобусе!

– В Кобыльнике у меня дело, – сухо прервал Жора, и Редько так масляно улыбнулся и понимающе закивал: мол, знаем-знаем, какие дела в санатории у молодых одиноких следователей в конце рабочего дня, да еще в субботу.

«Ух, рожа… – мысленно не сдержался Жора, оглядев подрагивавший, как желе, профиль. – И едет же, вот, как надо! И лужу на скорости проскочил, и подъём взял – мотор у него не заглох! Где-то я эту сытую рожу видел!..» И сам себе усмехнувшись, ответил: «Вся сволочь на одно лицо. Как братья друг на друга похожи…» И только лишь когда скрылся за серой горой дороги милицейский мотоцикл с цепкой бычьей фигурой, припомнил Жора как что-то давнее-предавнее сегодняшнее утро и встречу у главного в кабинете. Вылитый Потапенко! Точно! Ей-ей, как братья! Два сапога пара – вереньковский участковый и вереньковский председатель! И отчего это так у нас получается, что как рослый да статный, да с весом под сто килограмм, – так начальник?! На нем бы пахать, да пахать, а он командует какой-нибудь высохшей от работы дояркой, на руки которой и взглянуть совестно, если сравнить со своими – и все требует и требует от неё повышения показателей. Всё призывает и призывает её трудиться, трудиться… Так и несет до персональной пенсии свою трудовую вахту! А народ тут от работы ещё не отученный, его понукать не надо – панами выученный, жилистый да низкорослый… И откуда таких мордатых в начальники ему набирают?

– Не горячись, следопыт… Самим им когда-нибудь ОБХСС займется, – успокоил Семен Семёныч, как только широкая спина Потапенки с достоинством переместилась за дверь. – Не ради него прошу… Парня жалко. Говорят, голова у него хорошая, а учиться – поздно. Что ему здесь делать?! Сопьётся. Ещё раз в колонию попадет… и конец. А тут – как манна небесная! Три миллиона! Даже по американским меркам, деньги неплохие. Только поздно, жаль, дядюшка-то скончался, мог бы и раньше племянника поддержать… Хотя, сам понимаешь, как бы ему это удалось?

Жора только кивнул.

– А так… – продолжал главный, – может и человеком стать, ещё не поздно. Лишь бы ихние адвокаты помогли уехать… Н-да. Только, вот не пойму, как Потапенко-то разузнал про наследство! Новость эту пока только мы знаем… а, вот разнюхал, сукин сын!

«Выискался хозяин… Только б лапу в чужой карман запустить! – не мог примириться Жора, хоть и наследник, и председатель были ему чужие оба: об одном он впервые слышал, второй же при редких встречах вызывал лишь брезгливое удивление, как выпрыгнувшая из-под ног жаба – и как вырастают такие из маленьких головастиков? И выбрался же такой с утра пораньше к начальству. Интересуется… А нельзя ли как-нибудь половину наследства в счет колхоза переписать? На что этому Дубовцу целых три мильёна? Клуб, вот, для молодёжи построить надо бы – а средств нет! Пусть поделится с родным колхозом. Только, вот, одна загвоздочка получается: наследник – не член колхоза… Возможно ли как-нибудь со стороны милиции на Дубовца повлиять?… Срочно принять… в члены?»