Читать книгу "Мило и волшебная будка - Нортон Джастер"

Народ стал меньше смеяться и больше ворчать, реже петь и чаще ругаться, и звуки, производимые им, становились все громче и безобразней. Они заглушали даже пенье птиц и шорох ветра, да и никто уже не стремился их услышать».

Он снова стер написанное и снова начал писать, а Ляпсус безмолвно глотал слезы.

«Госпожа Звукозапись волновалась и огорчалась. С каждым днем количество собираемых звуков становилось все меньше, да и большую часть их не стоило ни собирать, ни хранить. Многие тогда во всем винили погоду, другие думали, что всему виною луна, но все сходились в одном — беды начались после изгнанья Мудрости и Поэзии. Как бы там ни было, никто не знал, что с этим поделать.

Потом в долине объявился набитый снадобьями фургон доктора Какофонии, а с ним сизо-дымный ТАРАРАМ. Доктор провел полное обследование всего населения и посулил исцелить всех. Госпожа Звукозапись позволила ему попробовать.

Тогда он прописал каждому взрослому и каждому ребенку по паре ложек очень противного лекарства, и оно сработало — но совсем не так, как ожидалось. Снадобье излечило их от всего, кроме шума. Звукозапись пришла в ярость. Она на веки вечные изгнала доктора из долины, а затем издала следующий указ:

„С СЕГО ДНЯ И ВПРЕДЬ ДОЛИНА СОЗВУЧИЙ ОБЕЗЗВУЧИВАЕТСЯ. СИМ УКАЗОМ Я ОТМЕНЯЮ ХОЖДЕНИЕ КАКИХ БЫ ТО НИ БЫЛО ЗВУКОВ, ИБО ОНИ ОБЕСЦЕНИЛИСЬ. ПРОШУ ВСЕХ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬ ВСЕ ОСТАТКИ И ИЗЛИШКИ В ЗАМОК“.

С тех пор так и живем, — закончил писатель печально, — и ничего изменить не можем, а каждый день приносит новые беды…»

Какой-то человечек протиснулся сквозь толпу и протянул Мило охапку писем и телеграмм. Тот выбрал первое попавшееся и прочитал:

«Дорогая госпожа Звукозапись,

на прошлой неделе у нас была гроза, а гром не гремел. Долго ли нам еще терпеть? Искренне ваш.

Доброжелатель».

Затем ему попалась телеграмма:

«концерт отложен неопределенное время тчк когда нам дадут музыку тчк»

«Надеюсь, вам понятно, — начертал писатель на доске, — почему мы ждем от вас помощи? Нам необходимо взять замок и выпустить звуки на волю».

«Чем могу помочь?» — тем же способом ответил Мило.

«Нужно навестить Звукозапись и вынести из замка хотя бы один звучок, пусть самый маленький, чтобы было чем зарядить пушку. Если мы ударим по стенам даже тишайшим шумом, они рухнут, и звуки освободятся. Дело это непростое, перехитрить госпожу трудно, но попробовать надо».

Мило малость подумал, затем решительно кивнул головой: я готов.

И вот уже перед ним дверь в стене замка. Недрогнувшей рукой на листочке бумаги он написал «ТУК-ТУК!» и просунул бумажку в щель. Дверь тут же распахнулась, и едва она затворилась за его спиной, как послышался мелодичный голос:

— Идите прямо. Я у себя, в приемной.

— Разве здесь получается говорить вслух? — воскликнул Мило и обрадовался, услышав собственный голос.

— Да, но только здесь, — послышался ответ. — Идите же.

Мило медленно, с оглядкой, прошел по длинному коридору и оказался в небольшой комнатке. Там, перед огромным радиоприемником — целой стеной рубильников, кнопок, рукояток и шкал, — сидела Звукозапись, внимательно вслушиваясь в молчание громкоговорителей.

— Ах, какая красота! — вздохнула она. — Пятнадцать минут молчанья — моя любимая передача, а после нее — полчаса безмолвия и затем рабочая пауза. Если бы вы только знали, сколько разных беззвучий существует на свете — не меньше, чем звуков. Грустно, что в наше время на это никто не обращает внимания. — Она помолчала немного и спросила: — Доводилось ли вам слышать удивительную предрассветную тишь? Или грозное затишье перед бурей, а потом — тишину после бури? Может быть, вам знакома томительная пауза, которая звучит, когда вы не знаете ответа на заданный вопрос? Или безмолвие ночи на проселочной дороге? Или молчание зрителей в переполненном зале перед тем, как поднимется занавес? Но самое лучшее — тот миг, когда захлопнулась дверь, и вы наконец-то одни в целом доме! Какое разнообразие! И как они все красивы, если в них вслушаться.

Так она говорила, и тысячи колокольчиков и бубенцов, которыми она была украшена с ног до головы, тихонько вторили ей, и тут же, как будто в ответ, зазвонил телефон.

«Для любительницы тишины она что-то слишком разговорчивая», — подумал Мило.

— Когда-то я могла поймать любой звук, где бы и когда бы он ни прозвучал, — молвила Звукозапись, кивнув головой на радиоприемник. — А теперь мне просто нечего…

— Простите, пожалуйста, — прервал ее Мило, поскольку телефон продолжал тренькать, — может быть, вам надо подойти?

— Нет, нет! Только после передачи! — ответила она и сделала тишину погромче.

— Но, может быть, это важный звонок, — настаивал Мило.

— Нисколько, — заверила его госпожа Звукозапись. — Это ведь я звоню. Без любимого дела, без сбора и распространения звуков мне здесь так одиноко, что я звоню себе раз семь-восемь на дню, чтобы спросить, как я поживаю.

— И как вы поживаете? — вежливо спросил Мило.

— К сожалению, не слишком. Сплошные помехи, — посетовала она. — Однако что вас ко мне привело? Впрочем, понятно — вы приехали посмотреть на архивы звукозаписи, не так ли? К сожалению, для экскурсий наше звукохранилище открыто только раз в неделю — по понедельникам с двух до четырех. Но уж поскольку вы прибыли издалека, для вас придется сделать исключение. Следуйте за мной, пожалуйста.

Она резво вскочила и выскользнула в коридор, колокольчики откликались созвучным хором в такт каждому ее шагу.

— Они звенят, как созвучья на концах стихотворных строк, — заметила она. — Вам нравятся такие созвучья? — спросила она и воскликнула: — Я их обожаю! К тому же от них немалая польза: когда я теряюсь в коридорах моего бесконечного замка, стоит мне только прислушаться и услышать их, как я уже точно знаю, где я.

Они вошли в крошечную кабинку лифта, и не прошло минуты, как оказались внизу, в обширном подземелье, уставленном тесными рядами шкафов с выдвижными ящичками и стеллажами, как в библиотеке.

— Здесь хранятся все звуки, какие только звучали с начала времен, — объяснила госпожа Звукозапись, входя в один из проходов. Мило она вела за руку. — Вот вам пример. — Она выдвинула один из ящичков и вынула маленький коричневый конверт. — Это — та самая мелодия, которую насвистывал Джордж Вашингтон той самою студеной ночью тысяча семьсот семьдесят седьмого года, перебираясь через реку Делавэр.

Мило заглянул в конверт и убедился, что так оно и есть.

— Зачем вы все это собираете? — спросил он, когда она задвинула ящичек.