Читать книгу "Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ - Андрей Бронников"

Селуков умер рано. В ноябре 2010 год его не стало – сердце не выдержало. В этом есть и наша вина. Прости нас, Иван Фомич. Мы тебя помним.

Могила подполковника Селукова

Примерно в это же время наш взвод также обзавелся командиром. Старший лейтенант Якимов выглядел совсем юным и тут же получил прозвище, вполне легальное по звучанию, но которое я не хочу озвучивать, чтобы не показывать нашу глупость. Намекну только, что основой послужило имя главного героя одного из детских рассказов Льва Толстого.

Странно, но наш взводный плохо выговаривал букву «р». Странно, потому что этот малозначительный дефект речи должен был послужить препятствием для службы на командных должностях. Вместо этого получалась буква «д». Как-то в клубе показывали кинокартину «Бриллианты для диктатуры пролетариата», и хитрый Юра Рачкевич додумался поинтересоваться, какой сегодня фильм? Бедный Валерий Руфимович с трудом произнес «Бдиллианты для диктатуды пдолетадиата», но это было только начало. После третьего любопытствующего курсанта сообразительный взводный стал посылать всех куда подальше с использованием короткой фразы, в которой не было ни буквы «д», ни буквы «р». Мы этому радовались и продолжали подходить к нему с невинным видом, продолжая задавать один и тот же вопрос, пока, наконец, кто-то не получил взыскание. Впрочем, наш взводный не был злым или злопамятным. Частенько он прощал нам наши грехи и «забывал» о наказании.

Валерий Руфимович был человеком бесхитростным и незлобивым. Однажды старшекурсники положили в коридоре перед канцелярией роты спущенный футбольный мяч, замаскировав им тяжелое чугунное спортивное ядро для метания. Единственный, кто попался на эту удочку, был наш взводный. Он его пнул. Сильно.

Якимов как-то приезжал на встречу наших выпускников и был встречен там с радостью и уважением. Я тоже всегда вспоминаю о нем с добром.

Второе увольнение у первого курса случилось на праздник 7 ноября. Погода была пасмурная, моросил дождь. Я отказался идти в город. Мокнуть под дождем, не имея ни знакомых, ни особой цели, не представлялось интересным. Саня Зайков и Сергей Федосенко умудрились познакомиться с девушками Леной и Любой и показали завидное постоянство. Спустя пару лет они женились и живут в счастливом браке по сию пору.

Слева направо: курсанты Грузд, Пятаков, ст. лейтенант Якимов, курсант. Дорохов

Процесс подготовки в увольнение для разных курсов также был неодинаков. Первый и второй курс, прежде чем получить увольнительные, в расположении роты всегда подходил к перекладине и должен был получить зачет: выполнить подтягивание или подъем переворотом на «отлично» или, в крайнем случае, на «хорошо». Со старшими курсами этого делать не было смысла, потому что там уже гарантированно все делалось на «отлично». Затем все курсанты с проверенным внешним видом офицером роты отправлялись на плац, где увольняемые еще раз проходили краткий, но строгий строевой смотр под водительством дежурного по училищу. Старшим курсам скидки тоже могли быть сделаны, но если вдруг на плацу оказывался полковник Ашихмин, тут уж дрожать приходилось всем. Он проверял буквально все вплоть до нательного белья, измерял до миллиметра расположение эмблем в петлицах, длину шинели. Даже пуговки и штрипки внутри парадных брюк не оставались без внимания. Однако при обнаружении недостатков Степан Георгиевич увольнения не лишал, но заставлял все исправить. «Ничего, я подожду, – говаривал он. – Вы должны наперед думать, что может вас заставить сделать жизнь, а жизнь для вас на сегодня – это я».

Вне зависимости от того, кто отпускал в увольнение, готовились к походу в город всегда очень тщательно. Мыли голову из уже упомянутой трехлитровой банки на двоих, гладились, частенько брали взаймы друг у друга более новые и чистые рубахи, галстуки и прочие детали военного гардероба. Меняли выданные Родиной сатиновые трусы на гражданские, ибо «случаи разные бывают».

Всегда аккуратный, скрупулезный в таких случаях Игорек Вабул готовился отбыть в краткосрочный отпуск до утра следующего дня. Все уже было готово, включая плавки, и лежало на табурете. Не было только денег. Я лениво перебрасывался фразами через два ряда кроватей с Ганчуком. Игорь покрутил головой и, прервав наш праздный диалог, спросил у Валентина:

– Хохол, деньги есть?

– Нэту, – отозвался Ганчук.

– Ну дай трешку, – сделал еще одну попытку Игорек.

– Нэту, – вновь последовал равнодушный ответ Вальки.

– У тебя же есть, – продолжал напирать Вабул. Действительно, деньги у Ганчука были всегда, и тут же от него последовал подтверждающий ответ:

– Е!

– Дай.

– Нэту, – злорадно ответил Валентин.

– У, хохол, жмотяра, – беззлобно констатировал Вабул и пошел добывать деньги. Через несколько минут он вернулся довольный. В руке у него было три рубля. Он весело помахал купюрой в воздухе, демонстрируя ее Ганчуку, потом тщательно расправил, положил на табурет и, сняв трусы, уселся сверху. Переодевая плавки, встал, и тут я увидел совершенно потрясшую меня картину. Трешка прилипла к голой заднице, Игорек поднялся, и в силу анатомических особенностей купюра исчезла между ягодичных мышц. Вабул натянул плавки и, мурлыкая себе под нос бодрую песенку, повернулся, чтобы взять брюки. В первый момент он не поверил своим глазам – денег не было!

Меня от смеха свело судорогой, я не мог даже вздохнуть. Игорек, заподозрив страшное, грозно посмотрел на меня и зарычал:

– Ты взял?!

Потом сообразил, что через два ряда кроватей я сделать этого не мог, Ганчук тоже сидел прямо перед ним и не вставал с места. Вабул кинулся лихорадочно искать трехрублевку, но ее не было. Подозреваю, пропажа была бы обнаружена при первом же походе в туалет, но когда бы он еще случится?!

Неизвестно, как долго бы продолжались поиски, но я, наконец, пришел в себя и, захлебываясь от смеха, выдавил: «У тебя задница деньгу съела». Два раза Вабулу повторять не надо было. Как удивительна человеческая память! Интересно, сам Игорек помнит ли этот случай?

По улице Каляева народ возвращался с демонстрации. Слышались радостные возгласы, народные и революционные песнопения, в окна казармы виднелись кумачовые лозунги и транспаранты, флаги союзных республик. Взгрустнулось, и я пошел учить первые китайские иероглифы. Это дело оказалось весьма трудоемким. Выучить их можно было одним способом – только путем многочисленных прописей каждого из них, мысленно при этом надо было произносить китайское звучание и русский перевод. За четыре года пришлось сделать сотни тысяч, а то и миллионы таких прописей. Обычный китаец после выпуска их школы осваивает около 2500 иероглифов. Чтобы свободно читать газеты, необходимо владеть 3500, а 7000 – это очень высокий уровень образованности. Нам предстояло освоить более 4000 китайских закорючек и весьма сложных.