Читать книгу "Ностальгия - это память - Алла Демидова"

На шестидесятилетний юбилей Ольги Федоровны я подарила ей бедуинский кофейник, который купила в Дамаске на восточном базаре, – подарила со словами: «Когда кофе на столе, человек работает…» Мне хотелось, чтобы Ольга Федоровна написала вторую часть «Дневных звезд» и мы бы продолжили работу, тем более что разговоры об этом велись.

Там же на юбилее, после торжественной части, я сидела на банкете напротив Ольги Федоровны, и она, устав от напряжения, торжественных юбилейных речей, от обилия людей – народу было очень много, – наклонилась ко мне и шепнула со своей милой картавостью: «Вот как за’езу под стоу да как начну уаять…» Я сразу же вспомнила сцену из фильма: в ресторане на пароходе Ольга, выпив рюмочку, небрежным жестом подзывает официантку и тут же оставляет ей автограф на сборнике стихов – «От автора…».

У меня очень долго после фильма сохранялось чувство присвоения биографии Ольги Федоровны. И с Марией Федоровной – сестрой Берггольц – я встречалась как со своей Муськой, которую просто не видела много лет. А когда мне попадалось на глаза стихотворение Берггольц, которого я не знала, то первое, резкое ощущение было: «Господи, я же этого не писала…»

Потом, к сожалению, это чувство прошло. И когда мне приходилось читать стихи Ольги Федоровны на телевидении или со сцены, я уже читала их не как автор…

Я иногда думаю – смогла бы выжить в блокадном Ленинграде? Если бы было дело, поглощающее всю, без остатка, без свободного времени на размышления, может быть – да…

Больная, с температурой 39° «выживаешь» целый тяжкий спектакль и не замечаешь болезни, какой-то внутренний механизм переключает все силы на новую задачу. Однажды я проиграла весь спектакль с сильнейшим радикулитом. Пришла домой – потом целую неделю не могла подняться с постели. «Фронтовые условия». Говорят, на фронте никто не болел гриппом, а в голодном Ленинграде у всех язвенников прошла язва.

Когда теперь я вспоминаю «Дневные звезды», мне иногда хочется еще раз пережить самую прекрасную пору, какая бывает у человека, – самую мучительную, самую радостную пору открытий, разочарований, надежд… – пору становления.

Помните у Берггольц:

Вот видишь – проходит пора звездопада,И кажется, время навек разлучаться……А я лишь теперь понимаю, как надоЛюбить, и жалеть, и прощать, и прощаться…

Кира Муратова. «Настройщик»

Где-то в 90-е годы на фестивале кино в Прибалтике я разговорилась с Кирой Муратовой и ее мужем Женей Голубенко. Был банкет, но они, видимо как и я, эти банкеты недолюбливали, стояли в сторонке. Мы разговорились. Женя забавно рассказывал, как в начале перестройки, когда Кира не снимала, группа простаивала и их бухгалтерша организовала поездки – «челноки» в Польшу за носками-чулками. Как они ездили, закупали обратно целиком купе, которое набивали до верху коробками с товаром, и как на одной станции их каждый раз встречала одна и та же больная собака, и как Женя ее лечил, привозя лекарство то из Польши, то из Одессы. Вылечил, но она все равно их встречала. Был очень трогательный и смешной его рассказ об этой поездке. Кира так же внимательно его слушала, как и я. Поговорили о наших животных. Они, особенно Женя, кошатники, а я рассказала про своих собак. Осталось в душе какое-то очень милое впечатление от этой встречи, поэтому я не очень удивилась, когда они мне прислали через несколько лет сценарий «Настройщик», предлагая роль пожилой дамы Анны Сергеевны. Я таких милых старушек в кино не играла и, конечно, согласилась.

Кира приехала с группой в Москву для репетиций. Жили они в украинском посольстве, через дорогу от моего дома, и я на репетиции брала для прогулок своего пекинеса Микки. Мы читали сценарий на голоса, примеряли какие-то костюмы, привезенные Кирой из Одессы. Я предложила Кире снимать и моего Микки, потому что мне все равно придется его взять с собой. «Ну да, Алла, – ответила она, – а потом в монтаже я только и буду думать, где Микки сидел и куда он исчез после вырезания какой-нибудь сцены». Жаль. Они уехали. Звонок Киры из Одессы: «Я придумала. Вы будете держать Микки все время на руках». Ура! Так Микки потом и сыграл за меня.

У меня остались на сценарии кое-какие дневниковые записи съемок, я их приведу, хотя должна предупредить, что в моих дневниках фиксируется только внешняя жизнь, никогда я не пробовала записать там мои рефлексии или какие-то «мысли по поводу». Там просто быт. Мое обычное одиночество, когда я не дома. Работа над ролью идет где-то в подсознании, и я это не фиксирую в словах. Даже с Кирой мы не обговаривали, какая должна быть моя героиня. Искался сначала внешний рисунок – прическа, костюм и т. д., а уж потом из этого складывался характер роли.

Поэтому дневники говорят только о внешней стороне жизни, но ведь и это не последняя деталь.

Из дневников

2003 год

4–5 сентября

Поздно вечером поездом в Одессу.

Ехали с Микки всю ночь. Он боялся выходить «по своим делам» на станции. Слава богу, нас встретили. Привезли в какую-то лачугу, но якобы с евроремонтом. Женя бы сказал, что ремонт был азиатский – синтетические обои, пленка с ужасными по цвету дельфинами в ванной и т. д. Две маленькие комнатки; в одной 2 кровати и неработающий телевизор, в другой – шкаф с оторванной дверцей, кровать, но нет окна.

Приезжал Руслан (художник по костюмам у Киры) со своими костюмами. Я ему показала свои. Ни на чем не сошлись.

Спала в большой комнате, но Микки сразу облюбовал маленькую.

6 сентября

В 12.30 на студию. Пробы грима.

Очень плохая гримерша. Она ко мне приезжала в Москву, дома мучила меня 6 часов разными вариантами и ничего хорошего не предложила. Я ее тогда просила сделать мне некий пушок на голове, чтобы получился такой «божий одуванчик». А сейчас она мне приготовила какие-то тяжелые шиньоны, с которыми играют суровых теток с «халами» на голове. Я с такими «халами» на голове сама кого хочешь обману, мне нужен пушок – я жертва. Выяснилось, что Рената Литвинова уже снималась и ей сделали такой пушок на голове. Позвали Киру – я ей все объяснила. Она вроде бы поняла мои опасения, приказала сделать мне так, как я прошу.

В гримерной открыли большой сундук с париками, нашли старый светлый пушистый паричок, в котором когда-то снимали пастушка. Но парик был мне, конечно, мал. Надели его задом наперед, подкрутили под стать ему мои волосы, закололи брошечками – что-то прояснилось.

Поехали на натуру. Студия арендовала двухэтажный дом. Дом набит антикварной мебелью. Хозяева – муж и жена – тут же. Много безвкусицы, но, наверное, по местным понятиям – богато. Да и для моей героини – это мой дом – подходит. На втором этаже спальня, на первом – гостиная. Кухня. Муж умер, я живу здесь одна… Вся наша группа ютится во дворе под навесом. Хозяева там же. Вокруг дома – сад-огород. В общем – неплохо. Но я со своими привезенными костюмами для этой роли ни к селу ни к городу. Надо что-нибудь попроще, попровинциальнее. В квартире, оттого что много всего, – некоторый хлам, и думаю, что в костюме тоже должна быть некоторая небрежность.