Читать книгу "Любитель сладких девочек - Галина Владимировна Романова"

— Ага, правильно, — согласно кивнул Витебский и снова мелко захихикал. — По-твоему, все убийцы одноглазы, одноноги и с головы до ног увешаны арбалетами. Мне-то, Володюшка, можешь об этом не петь. Знавал, знавал всяких. И поверь, в таких вот омутах чертей до едрени фени. И вообще.., не нравится она мне, хоть убей! За тебя ничего не могу сказать наверняка: убил ты или нет. К тому же такую курву, как твоя покойная Катюша, сам бы удавил. А вот про нее…

— А что с ней не так? — Володя раздражение умолк.

Умел Витебский интриговать, слов нет — умел.

Мало ему было без штанов его оставить, выкружив такую аховскую сумму, недостаточно было заставить жениться на первой встречной, так дай ему еще жилы повыкручивать. Наверняка напоследок какую-нибудь еще пакость ему уготовил. Он будет не он, если в спину ему какое-нибудь желчное словцо не пустит.

Володя не ошибся. Он почти уже закрывал за собой дверь, когда вслед ему прошелестело:

— Федюхая-то никто из наших не трогал. Сторонний работал. На кого?.. Даже я не знаю… Так что ты думай, с кем судьбу свою связываешь. Вот ведь беда-то, а по-другому нельзя. Ну никак нельзя…

Федюхай — это, стало быть, покойный Федор.

Сторонний — это тот самый убийца, которого Володя собственными глазами запечатлел за «работой». Рассмотреть, конечно же, не удалось, учитывая темное время суток и вечную экономию энергоресурсов.

«Даже я не знаю…»

Этой коронной фразой Витебский расписывался в собственном бессилии. Произносилась она приблизительно раз в три года, а то и того реже.

И если произносилась, то это могло означать только одно — Витебский озадачен. Донельзя озадачен.

Если даже его сеть информаторов, докладывающая ему о размере и расцветке трусов каждого поселенца, оказалась бессильна, то что тогда выходит? Что человек, убивший Федора, убил его за что-то такое, что никак не пересекалось с его уголовным делом, что никак не было связано с его прошлым и настоящим. И означать это могло только одно — Федор пострадал из-за своей глупой выходки в столовой? Кто-то заботливо оберегал Марию? Нет, чертовщина какая-то, да и только. Если его убили, отомстив за нанесенное ей оскорбление, то какого черта позволили сотворить с ней такое на свалке?

Володя оторопело потирал виски, замерев у окошка дежурного, которого раздирала такая зевота, что, казалось, он сейчас проглотит и решетку, и Володю, и сам стол, за которым сидит.

Из головы не шло последнее предостережение, почти прошептанное Витебским.

Что он хотел этим сказать? Что во всем этом замешана Машка? Так не было ее там! Он-то знает это точно. И опять же никто не поспешил к ней на выручку, когда она сама оказалась в беде… Бредятина — да и только. Заморачивайся теперь на всей этой истории сколько хочешь, тем более что времени для этого будет предостаточно.

И тут, как ушат холодной воды на голову, в памяти всплыло «свадьба». Черт! Как он успел забыть?

У него сегодня бракосочетание, и его нареченная сейчас, должно быть, его дожидается… Мара-а-азм!

Что скажет Гарик?! Господи, что скажет Гарик?!

Глава 7

— Сука! — всхлипнул Гарик, повисая тряпичной куклой на его плече и молотя ему кулаком в спину. — Какая же ты сука, Володька!

Они стояли, обнявшись, в тесном коридоре его вагончика и смущенно выговаривались.

— Гарик! Дружище!.. Когда ты приехал, чертяка? Так неожиданно… — Володя силился поверх его головы уловить хоть какое-нибудь движение в недрах своего жилища, но тщетно.

Машка не подавала признаков жизни. Может, испугавшись, удрала? Может, и правда удрала! Ну не дура же она совсем, чтобы так вот с бухты-барахты выскакивать замуж за первого встречного, не соблюдя приличий своего вдовствующего положения…

Нет, вряд ли. Это было бы слишком хорошо, чтобы случиться. К тому же Гарик при подобном раскладе не стал бы так убиваться. А то повис сосиской на его плече и поминутно выплевывает оскорбления в его адрес.

Тогда где же она?..

— Где Маша? — Володя выскользнул из объятий вконец расклеившегося друга и, привычно швырнув куртку на вешалку, громко позвал:

— Машка, ты где? Э-э-й! Ты где там?

— Ее нет, — подсказал Гарик, выныривая из-под его руки и с лживой участливостью поинтересовался:

— Ты где же сумел откопать сокровище такое, придурок? Так боялся остаться в одиночестве? Или гормоны вконец задушили? Так отзвонил бы, мы бы тебе гарем сюда переправили. Сам же говорил, что тебе никто не нужен, и…

— Говорил! — оборвал его Володя и не без раздражения наподдал выпавшую из рук к ногам шапку. — Где она?

— Кто?

Гарик был адвокатом, хорошим адвокатом, и в любой щекотливой ситуации умел построить разговор так, что у собеседника уже через десять минут общения с ним начинало ломить в висках. Володе это нравилось, когда дело касалось бизнеса, но сейчас-то они были не на переговорах, и впаривать себе кому бы то ни было он не позволит.

— Га-арик! — рыкнул он на друга и в два прыжка облетел свое жилище. — Ты что, выгнал ее?!

— Посмел бы я, — сфальшивил друг и со вздохом девяностолетнего старца ухнулся на диван; закинул руки за голову, выставив на обозрение умопомрачительный галстук за полторы сотни баксов, и снова вздохнул. — Сама ушла. Вы с ней разминулись всего лишь минут на пять.

— Куда? — Володя угрожающе навис над другом, ухватив его за золотую булавку. — Ты выставил ее?.. Ты выставил ее, говнюк? Ей же идти некуда, ты это понимаешь?!

— Я? — Гарик гневливо засопел и, осторожно высвободив стильную булавку из цепких пальцев, заверещал:

— Я-то как раз все понимаю! Очень прекрасно понимаю, а вот ты!.. Ты нас всех подставил! Мы на залог под оборудование по сусекам скребли, а ты… Я едва из штанов не выпрыгивал, собирая эти четырнадцать штук! Ты!.. Ты просто!.. Мудилище ты огородное! Четырнадцать штук «зелени»! За что?! За убогую! Господи, тебе Катька меньших средств стоила! А тут какая-то дрянь подзаборная! На ней же ни кожи, ни рожи! Курносое огородное пугало!

По тому, как разошелся Гарик, Володя понял, что разговор с Машей у них все-таки состоялся.

И надо полагать, Гарик оказался не на высоте. Чем-то таким она его сумела поддеть. Иначе с чего бы это ему так петушиться? Ну не из-за денег же, в самом деле…

Гарику всегда было свойственно скопидомство.

Где затраты были копеечными, он вопил о рублях.

А где рублевыми, он корчился в суицидальном припадке. Потом, когда дело наконец-то выгорало и они наваривали на сделке огромные проценты, он закидывал ноги на стол в Володином кабинете и с ленивым превосходством приговаривал:

— Твой главбух пусть пойдет в жопу. Все его прогнозы — туфта! Видишь, опять все сошлось по-моему, а ты меня в прижимистости обвинял. Помни, Володенька, в опасении половина спасения…