Читать книгу "Дрессированные сучки - Виржини Депант"

Душа у меня болела, и я тем острее чувствовала счастье от того, что Гийом рядом, а значит, все утрясется.

3.30

— Он ее ни в грош не ставил, обращался как с сукой. И я в конце концов взорвался, не мог ему спустить. Она, кстати, прекрасно знает, что выбора у меня не было.

Мы сидели в машине у Чекинга. Остальные разошлись, а меня Саид задержал, потянув за рукав, сказал — надо поговорить.

В первый момент я, как обычно, насторожилась — решила, будет приставать, но потом поняла, что у него и в мыслях ничего подобного нет, отклеилась от дверцы, села поудобнее, хотя мне по-прежнему не нравилось, что я одна с мужиком в замкнутом пространстве.

— Он точно связан со смертью Стеф и Лолы, и она потому же исчезла, не хочет ничего знать. Даже не пытается защититься.

Он с силой ударил кулаком по стеклу, но тут же взял себя в руки, подобрался, как если бы внутренне сопротивлялся какой-то мысли. Я спросила:

— Ты это о Королеве-Матери?

Я просто хотела показать, что слушаю, что слежу за ходом его мыслей. Скажи я: "Брось, давай потанцуем, отвлечешься" (а меня так и подмывало!), это прозвучало бы неуместно. Он поудобнее уселся на своем сиденье и пустился в рассуждения:

— Этот сукин сын поселился у нее. При мне он всегда грубо с ней разговаривал, все время трогал. Хотел показать, что она не против. Ей было неловко, но она терпела. Я каждый раз на него натыкался, когда приходил к ней, и этот говнюк вел себя как распоследняя сволочь. Напоказ, понимаешь? То и дело навешивал ей, командовал: "Принеси то!", "Принеси это!", "Что за дрянь, давай другое!" или: "Ты что, издеваешься надо мной, специально нарываешься?" Когда я познакомился со Стеф и Лолой, сразу просек — они тоже его ищут. Не понимаю, что в нем такого… Королева-Мать, Стеф, Лола, Мирей… Наваждение, порча какая-то…

— Он их просто трахает и, говорят, делает это классно. Ты с ним сцепился?

— Однажды я к ней зашел, а он начал издеваться: "Ты почему ни разу ее не употребил? Всех обрабатываешь, а ее нет… Тебе вроде не нравится, что я ее пользую? А ка-а-к она вопит при этом! Хотел бы я, чтобы ты глянул, как она любит моего птенчика. Да и малышка Стеф тоже — эта шикарно работает, стоя на коленках. Да вообще, все они хороши". И я его уделал, вбил зубы в глотку засранцу. Потом ушел, оставил его валяться, но предупредил, что, если он не угомонится, я вернусь и доведу дело до конца. Тут она закатила мне сцену, разоралась, что я ничего не понимаю, не знаю, что между ними, и не имел права так с ним поступать. Она не поверила, когда я сказал про Стеф, ничего не хотела слышать про его делишки и про то, что он про них про всех болтал. Велела убираться, орала, что больше не хочет меня видеть… Через несколько дней он свалил от нее. Не знаю, что он натворил, но она его повсюду с собаками искала. Она со мной не разговаривает, но я все равно думаю, что поступил как надо. Понимаешь?

Я кивнула в знак согласия. Момент для философских рассуждений был явно неподходящий. Он продолжал:

— Она окончательно рехнулась… Ту дешевку, что явилась в "Аркаду" и так выпендривалась, она бы еще две недели назад уничтожила за одно то, что дорогу перешла на нашей территории. А тут спустила… Они устраивают в "Эндо" стрельбу, а она исчезает… Стеф и Лола работали на нее, а она и пальцем не пошевелила, чтобы найти того, кто их…

Я промолчала. Да и что тут было говорить… Доза веселила кровь, я едва могла сосредоточиться. Ужасно хотелось спать.

Саид встряхнулся, сказал будничным тоном, как если бы мы просто припозднились:

— Тебе пора, да и я должен идти, Лора не выносит, когда я поздно возвращаюсь.

Понедельник, 11 декабря

14.45

— Не знаешь, кто такой Шон Пенн?!

Я зашла за Мирей в бар к концу ее смены. Мы шли и болтали — вернее, говорила она, а я слушала вполуха, то и дело рассеянно подавая реплики, например: "Конечно, знаю, но мне на него плевать!" Мирей держала в голове чертову прорву живо занимавших ее вещей, до которых мне не было дела, а говорила она так много, что я и половины бы не запомнила.

Общаться с Мирей было все равно что слушать радио в режиме "нон-стоп": мозг привыкает, живет своей жизнью, решает маленькие проблемы, временами реагируя на внешние раздражители.

В то утро я проснулась "в кусках": морда мертвенно-зеленая, спина влажная от липкого пота, сердце колотится в бешеном ритме, готовое вывалиться из-за ребер. Состояние тревоги, навязчивое ощущение, будто случилось нечто ужасное и это только начало неприятностей.

А Мирей заливалась соловьем:

— … офигительный, как в "Крайностях", от него шизеешь, он сводит с ума, да ты видела это кино или нет? Фильм крутили в "Тупике", на неделе, когда я приехала из Лиона, ты не была?

Ей вовсе не нужны были мои ответы: она неслась вперед — "взбодрившаяся", болтливая, маленькие грудки весело подскакивали под черным свитерком, а на небе сияло белое солнце — жестокое зимнее светило. И я чувствовала, как у меня перехватывает горло и сжимаются внутренности, и пыталась сглотнуть, но ничего не выходило, и тревога, пожиравшая мои мозги, не шла прочь, и мне хотелось разбить голову об стену, уничтожить ЭТО, выдернуть, выбросить…

Мирей трепалась без умолку до самой площади Белькур и все еще изливала душу, когда мы оказались у Терро:

— … Де Пальма, неузнаваемый, это история Карлито, тип съехал с катушек; он — адвокат и…

"Да-а, перед работой она успела заскочить в аптеку, кодеинчик хорошо развязывает язык…" — подумала я.

Пять дней знакомства — а я душу готова прозакладывать за то, что мы, как попугайчики-неразлучники, появились на свет в этом проклятом мире в одно и то же мгновение и с тех пор не расставались.

Мы провели вместе все воскресенье, в таких историях, как наша, этого явно мало, чтобы стать неразлей-вода…

Мирей не мой тип, не так чтобы очень хороша, слишком много раздражающих моментов, гнусные черты характера, прочие мерзости… К тому же — дурные манеры, жлобское преклонение пред светскостью, ужимки и прыжки, недоговоренности, гадости, сделанные исподтишка… Но даже это кажется мне трогательным и родным.

Мы были почти одного роста — ловя наши сливающиеся отражения в стеклах витрин, я находила их элегантными.

Кстати, до нынешних времен я избегала слишком тесного общения с бабьем, кожей чувствуя — они знают нечто такое, чему я нигде не научусь, не прочту и не услышу, и это “нечто" они будут тщательно прятать, станут расставлять мне ловушки, и однажды я проколюсь, а они тогда уставятся на меня изумленно и насмешливо, и все про меня отгадают, мерзавки.

В воскресенье я все-таки спросила:

— Ты Виктора-то ищешь?

И она ответила — олицетворение убежденности: