Читать книгу "Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов"

Утром, когда он делал свой доклад, у всех 6 микрофонов очередь состояла почти сплошь из наших сторонников. В руках у них были списки вопросов, отосланных накануне Ельцину. Президенту не приходилось судорожно искать цифры, они, заранее подобранные, лежали перед ним. Отвечал он убедительно, выглядел выигрышно.

Сотрудничать с Ельциным мне, народному депутату, довелось в разных формах и при различных обстоятельствах, в частности, при обсуждении законопроектов о собственности, о предприятиях и предпринимательской деятельности, о приватизации. Обычно такие обсуждения проходили в узком кругу перед вынесением их на слушания в Верховном Совете.

Из истории с Законом о собственности видно, насколько в начале 1990-х годов россияне отставали от населения развитых стран в понимании институтов рынка. Хотя было понятно, что переход к рынку невозможен без легализации в стране частной собственности, были скептики. Так, в мае 1990 года Анатолий Чубайс, тогда доцент Ленинградского инженерно-экономического института полагал, что пройдет несколько лет, пока народ и власть дойдут до понимания, что с коммунистической фикс-идеей отрицания частной собственности и предпринимательства пора заканчивать. Я в сравнении с ним выглядел сумасшедшим оптимистом, считая, что телегу надо готовить зимой, а законопроекты писать загодя.

Набросал проект закона о легализации частной собственности в России и как народный депутат РСФСР поехал с ним в Москву. В Комитете по законодательству Верховного Совета узнал, что законопроект на эту тему завтра выносится на первое чтение. Упросил секретаря комитета Николая Рябова познакомить меня с его текстом. Он, нехотя, согласился. Прочитав, что «в России признается государственная, муниципальная и частная собственность», я спросил: «А куда относится собственность церкви, профсоюзов, некоммерческих организаций?». Рябов ничего не ответил, но позвонил председателю комитета Сергею Шахраю: «Тут депутат из Ленинграда вопросы странные задает, подойдите». Пришел Шахрай: «Экономист, говорите? У двух экономистов всегда три мнения». Я попросил отложить шутки в сторону: «Допущена глупость, законопроект надо снять с повестки дня и переписать». Шахрай неохотно согласился и предложил мне присоединиться к рабочей группе. Закон о собственности в новой редакции был принят 24 декабря 1990 года. За ним последовал Закон о предприятиях и предпринимательской деятельности. Они расчистили дорога к рынку. Через несколько лет на смену этим законам пришел новый Гражданский кодекс РФ.

Всегда ли прав народ?

ГКЧП

Никто никогда не имел других прав, кроме тех, какие завоевал и сумел сохранить за собой.

Вилье де Лиль-Адан

Весной 1991 года ситуация в СССР накалилась. Армия проводила странные военные учения под Москвой. В Вильнюсе была предпринята попытка захвата парламента и телецентра. Рижский ОМОН штурмовал республиканское МВД. Михаил Горбачев проявлял нерешительность, медлил с назревшими рыночными реформами, его авторитет в народе стремительно падал. На этом фоне быстро росла поддержка народом российского руководства во главе с Борисом Ельциным. Но нам не верилось, что высшая партийная номенклатура так просто поступится властью и согласится на политическую конкуренцию.

19 августа в 6.00 меня разбудил телефонный звонок: «В Москве военный переворот. Вот гады, они все-таки на это пошли!». Я попросил жену собрать в сумку пару белья, две книги и бутерброды. Неясно, как все сложится, может быть, придется сразу уходить в подполье.

Приехал в Ленсовет. Председатель Комиссии по экономической реформе Сергей Васильев проводил собрание депутатов демократических фракций. Распределяли обязанности, решали, что кому делать. Когда я вошел в зал, он сразу обратился ко мне: «Мы при любой диктатуре должны иметь свою прессу. Ты — редактор “Невского курьера”, тебе и отвечать за подпольные издания. Решай сам, что и как делать». Дал мне в помощь молодого депутата и предложил браться за дело немедленно.

Мы выбрались из здания Мариинского дворца и сразу почувствовали за собой слежку. Мой кабинет председателя Комиссии по промышленности находился в соседнем здании. Предъявили свои депутатские удостоверения, охрана нас не остановила. Но и нашего преследователя, показавшего какие-то корочки, тоже пропустила. Я собирался взять из своего стола кое-какие материалы, но теперь важнее было оторваться от «хвоста». В коридоре мы неожиданно для него скрылись за дверью приемной комиссии. Преследователь замешкался и завернул за угол коридора. Мы вышли из приемной через другую дверь и быстро покинули здание. Нас разбирал смех от этих «шпионских игр». Но тут лицом к лицу столкнулись с оперативником, рация в кармане которого вещала: «Филиппов скрылся, найти и задержать!». Оперативник меня не узнал. Мы свернули за угол, зашли в подворотню. Там парень, закончив ремонт, заводил свой «Москвич». Мы плюхнулись на заднее сидение: «Видишь, гэбэшники, гони скорее!». В подворотню уже вбегали двое. Водитель дал газ и поехал прямо на них, они расступились. «Москвич» вылетел на улицу. Парень о ГКЧП еще не слышал, но его реакция была правильной: «Куда вас, ребята?». От слежки мы ушли.

Но надо было делать то, о чем договорились. Базой определили пустовавшую квартиру друзей, которые уехали работать на Север. На дачах присмотрели пару сараев, где можно было поставить множительные аппараты. В то время ризографов и принтеров не было — только ксероксы. Мой знакомый кооператор скупал в Финляндии оргтехнику «секонд-хенд» и продавал ее «новым русским». Новые ксероксы в СССР тогда еще не поставлялись. Я приладил к своей машине прицеп и приехал к кооператору. Без бороды он меня не узнал, но голос ему показался знакомым. Он отдал все ксероксы со своего склада. Я вывез их за город и спрятал. Когда члены ГКЧП расселись по камерам, эти ксероксы исправно заработали в офисах «Демократической России».

Закончив операцию с ксероксами, поспешил в Москву. На Ленинградском вокзале меня поразило, что город живет обычной жизнью, будто нет никакого военного переворота. Кто-то что-то слышал о баррикадах у Белого дома, но в основном народ был занят своими делами. Совсем как в 1917 году в дни октябрьского большевистского переворота, когда интеллигентная публика посещала театры. Я подумал: действительно, Россия — страна невыученных уроков!

Добрался до Белого дома, встретился с коллегами-депутатами. События развивались стремительно. Милиция подчинялась непосредственно министру внутренних дел России. Поэтому российские власти пытались поставить на защиту Белого дома милицейские школы. К счастью, противостояния милиции и войск не состоялось. Ночью поступила информация, что через час ожидается штурм Белого дома. Если бы он действительно начался, никакие бы наши баррикады не помогли бы. Спецназ прошел бы сквозь них, как нож сквозь масло. Просто солдатам было бы скользко идти по нашей крови. И они отказались. Защищать Белый дом нам не пришлось.

Члены ГКЧП к тому времени поняли, что армия не будет стрелять в народ. Егор Гайдар в своей книге «Смуты и институты»[4]приводит примеры из российской истории, когда власть вдруг обнаруживает, что нет ни одного взвода солдат, готового встать на ее сторону. И тогда она рассыпается, как карточный домик. Так было в дни февральской революции и октябрьского большевистского переворота в 1917 году. То же произошло и в дни неудавшегося переворота ГКЧП. В момент смуты властям не помогает и приличное жалование своим охранникам. Так пал Чаушеску, ушел Ярузельский, сбежал Янукович. Но странно, этот опыт не убеждает авторитарных правителей в тщетности усилий удержать недовольный народ в узде. Видимо, каждый познает это лишь на своем опыте.