Читать книгу "Месть палача - Виктор Вальд"

Горько и… страшно. Даже ему – патриарху константинопольскому Каллисту. Пусть и отстраненному от высочайшей церковной службу. Пусть гонимому и преданному. Но все же первому из рода избранных. Он и только он патриарх того что осталось от величайшей из империй. Он, а не лжепатриарх Филафей, который в угоду василевсу за свое назначение, беззаконно объявил Матфея, сына Иоанна Кантакузина соправителем отца. Теперь имя истинного, законного соправителя Иоанна Палеолога, от рождения василевса, больше не упоминается при славословиях и в государственных документах.

Как терпеть такую тиранию? Как не обрушить на попирающего закон автократа свой гнев равноапостольный? Как усидеть, и не призвать народ православный на борьбу с разрушителем основ государства и антихристом попирающим устои церкви?

Вот только как печально заканчивается многомесячный исход патриарха в народ. Едва не лишился патриарх Каллист жизни на пыльной дороге, а теперь мучается страхом того, что эти проклятые шишманы[61]соберутся в огромную стаю и нападут на богатое поместье. Если только не откупиться от них. Вот только золота у бывшего патриарха всего ничего, а наследник Пеландрия со своим богатством вряд ли пожелает расстаться. Он еще надеется на дружбу покойного отца с сербами, да на полсотни ветеранов тагмы[62], которых он содержит на собственные богатства.

Так что… На все воля Господня. Может и будет завтрашний день для низложенного патриарха Каллиста, да десятка епископов, сопровождающих своего не смирившегося авторитета[63]в его призывах к низложению Иоанна Кантакузина и передачи всей полноты власти багрянородному Иоанну Палеологу.

Патриарх обвел взглядом тех, немногих кто последовал за ним и усмехнулся. Да немногих. А скольких он рукоположил на епископство! Более сотни[64]. То есть треть епископов по совести своей должна была последовать за своим церковным отцом. А еще священники, а еще игумены монастырей, а еще и еще…. Только в одном Константинополе находится более двухсот пятидесяти церквей, и более ста двадцати монастырей, в которых также есть свои церкви. Это какая же должна была последовать за Каллистом армия священнослужителей! Последовать по совести и долгу. По закону божьему! Последовать и наказать того, кто осмелился низвергнуть первого из рода избранного за нежелание творить беззаконие!

– Павлентий!

Самый молодой и самый дородный из епископов вздрогнул, услышав, как громко к нему обратился его авторитет. О чем он сейчас думает? Где его мысли и душа?

– Павлентий, как понимать эти слова святого Петра?

Павлентий, епископ маленького городка в македонских лесах, ладонью вытер пот с широкого лица и, вначале робко, но затем все более уверенно, ответил:

– Царственность нашего священства… Как епископов… Как первых из всеобщего священства состоит в признании всех, тех, кто принадлежит самому Христу, кто через крещение стал Христовым… Мы должны освящать этот мир, делать его священным и святым, приносить его как дар Богу. Это служение состоит в том, чтобы приносить Господу собственную душу и тело, как живую жертву, и в этом приношении самого себя приносить. Все, что наше… Не только душу и мысли, и волю, и все тело. Но все, что мы делаем, все чего касаемся. Все, что мы можем своей властью освободить от рабства сатане, – действием собственной верности Богу…

«Силен умом и верой этот лесоруб», – грустно подумал низложенный патриарх.

Почему же грустно? И почему лесоруб?

А грустно от того, что никак еще Каллист не придет в себя от внезапного и кровавого нападения проклятых шишманов на мандру равноапостольного. Подобно тому, как вечные скитальцы влахи[65]перегоняют по горам Фессалии, Эпира, и Македонии уже изрядно поредевшие от войн и разбоя стада овец, следуя от одной мандры[66]к следующей, в поисках спокойствия, свежей травы и чистой воды, так и не укротимый патриарх Каллист ведет свое паству от города к городу, от селения к селению. И в каждом поселении он возвещает слово справедливости, не забывая призвать народ к свержению Богу не угодного василевса Иоанна Кантакузина, и проклиная лжепатриарха Филафея. Только освободившись от тирана, и передав власть законному василевсу Иоанну Палеологу, империя обретет спокойствие, а ее подданные мир и благоденствие.

Сколько сказано речей, сколько проведено церковных служб, сколько пройдено дорог и ни разу, ни кто не посмел поднять меч на высшего слугу Божьего и на его сопровождающих. А сегодня в полдень случилось.

Полетели с горных выступов огромные камни, а вслед за ними шипящие стрелы. С диким воем из кустов выскочили несколько десятков разбойников болгар. К ним уже спешили по горной дороге, размахивая арканами, хищно оскалившиеся наемники из кровожадных татар. И быть бы большой крови и постыдному пленению, но нашлись среди сопровождающих патриарха воины подобные легендарному Дигенису Акриту. Епископ Павлентий с тремя своими македонскими священниками и с огромным топором стал против татар, а здоровенный пилигрим[67], вооруженный дубовой палицей, не убоялся в одиночку против множества мечей и копий.

Не видел патриарх как сражался этот пилигрим. Видел только после сражения безжизненные тела десятка разбойников и стоящего на коленях в молитве перед ними окровавленного странника. Но то, что творил со своим топором Павлентий, его авторитет видел от начала и до постыдного бегства опозоренных татар.

«Лесоруб. Неутомимый и могучий лесоруб», – тогда подумал Каллист.

Подумал и сейчас.

Приблизить и обласкать. Непременно! И ум и сила этого македонца еще ой как пригодятся. Ведь продолжают все еще сражаться епископы Западной Европы. Почему же некоторым из православных епископов не проявить свою направленную Господом силу против безбожников.

Ах, да! Этот пилигрим… Патриарх Каллист должен наградить его за подвиг, угодный Богу. Ведь и слова тогда ему не сказал. Смотрел на широкую спину спасителя и никак не мог справиться с трясущим его телом страхом.

– Ступайте братья мои к тем, кому нужно сейчас слово Божье. Укрепите их дух и поддержите силы. И я последую за вами к моей несчастной пастве.