Читать книгу "Охота за золотом Путина - Владимир Большаков"

Начальство, поворчав, согласилось с его доводами, что такого сотрудника, как Андрей, из легендарного клана Кузнецовых, надо особо беречь. Да и не стали в СВР идти с куратором Андрея и его отца на открытый конфликт – полковник Иван Федорович Груздов, ветеран ПГУ КГБ, начинавший свою карьеру в органах, как референт Юрия Андропова, имел связи на самом верху. Будто бы одно время он работал с самим Путиным в Ленинграде после того, как еще в советское время был выдворен из США, где он трудился на благо Родины под «крышей» ООН. Было решено, что в своем официальном амплуа Эндрю Смит будет как можно активнее светиться, а на всех встречах в СВР с любыми третьими лицами курсант Кузнецов будет появляться только в балаклаве. Вот и на этот раз он надел эту шапочку с круглыми прорезями для глаз.

Груздову не удалось уговорить начальство освободить Андрея от этой лекции в Академии СВР. Читал ее весьма близкий к Путину начальник Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков генерал Виктор Черкесов, которого тогда многие прочили в будущие шефы ФСБ. И теме лекции придавали особое значение – «Чекизм как идеология и политическая практика в деле консолидации общества и управлении государством». Груздова с Андреем провели в кинобудку, откуда был виден весь актовый зал, в котором собрались преподаватели и слушатели Академии.

Пока охрана уточняла, надо ли снимать маску с Андрея, они на лекцию немного опоздали. Черкесова показывали на экране монитора, и Андрей сумел его как следует рассмотреть. Небольшого роста полноватый брюнет с обильной сединой, чувственным ртом и маленькими глазками читал лекцию с выражением, почти не отрываясь от текста. Время от времени он осматривал аудиторию, поворачивая свой большой загнутый вниз нос справа налево, словно принюхивался, напоминая в этот момент большого степного хомяка.

«Страна в начале 90-х годов пережила полномасштабную катастрофу, – говорил Черкесов[35]. – Известно, что после катастрофы система рано или поздно начинает собираться заново вокруг тех своих частей, которые сумели сохранить определенные системные свойства. Именно в таком смысле “чекизм” может быть принят к рассмотрению. Рыхлое, неоднородное, внутренне противоречивое и далеко не однозначное сообщество людей, выбравших в советскую эпоху в качестве профессии защиту государственной безопасности, оказалось в социальном плане наиболее консолидированным. Или, если точнее говорить, наименее рыхлым. Для того чтобы оно могло уплотниться, понадобились все катастрофические воздействия. Кто-то быстро отпал, вышел из профессионального сообщества. Кто-то предал. Кто-то стремительно “скурвился”. Но какая-то часть сообщества все-таки выстояла. Падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за этот самый “чекистский” крюк. И повисло на нём. (Эти слова Черкесов произнес на высокой ноте). А кому-то хотелось, чтобы оно ударилось о дно и разбилось вдребезги. И те, кто этого ждал, страшно обиделись. И стали возмущаться, говоря о скверных свойствах чекистского крюка, на котором удержалось общество».

«Безусловно, – соглашался со своими потенциальными оппонентами Черкесов, – я не считаю, что критика “чекистских пороков” была абсолютно беспочвенной. Во-первых, непорочны только ангелы. Во-вторых, реальные законы нашей профессии порождают многочисленные издержки. Безоглядно воспевать такое ремесло могут только дети младшего и среднего школьного возраста. В-третьих, катастрофа – она и есть катастрофа.

И все же мы помогли, в конце концов, удержать страну от окончательного падения. В этом один из смыслов эпохи Путина, в этом историческая заслуга президента России. И это налагает на наше профессиональное сообщество огромную ответственность, не имеющую ничего общего с кичливым самодовольством. Не мы сформировали пережившую развал страны социальную корпоративность. Она стихийно сложилась в недрах самого коллапса и вызванного им хаоса. И создала из хаоса какой-то минимальный порядок. Он возник – что дальше? Тут, по-моему, есть три сценария. Первый и наиболее благоприятный: преодолевая корпоративизм, карабкаться наверх, превращаться в нормальное гражданское общество. Чем быстрее в России сформируется полноценное гражданское общество, тем будет лучше для всех. В том числе и для моих коллег по профессии. Нельзя – глупо и бесперспективно – цепляться за корпоративные приобретения. Смешно после всего случившегося вставать в позу и говорить о себе как о “соли земли”, об “элите элит”. Лично я никогда не обменяю свои права гражданина на какие-то “элитные преференции”. И твердо знаю – не я один.

Второй, уже не лучший, но “совместимый с жизнью” сценарий состоит, наверное, в том, чтобы достроить корпорацию и обеспечить с ее помощью долговременную стабильность и постепенный выход из глубокой социокультурной депрессии.

Отчетливо понимаю, что в этом сценарии есть огромные риски. В том числе опасность превращения великой страны в болото образца худших латиноамериканских диктатур с их социальной замкнутостью и неофеодализмом. Но это не предопределено. Кроме негативного, корпоративизм может быть и позитивным.

Третий, не совместимый с жизнью сценарий состоит в том, чтобы повторить все катастрофические ошибки, приведшие к распаду СССР. Начать безоглядно критиковать “чекистский” крюк и в итоге, сломав его, обрушить общество в новый социально-политический кризис.

Отдаю себе отчет в том, насколько многолики силы, которым этот сценарий кажется хорошим. Это и наши враги, которым просто нужно, чтобы мы, как страна, исчезли с карты мира. А как народ – выпали из истории. Это и какие-то системные конкуренты, которые надеются, что, обрушив российскую систему в очередной раз, они завоюют контроль над нею и получат вытекающие из этого экономические и иные возможности. Это и моральные люди, считающие себя вправе критиковать настоящее так же, как когда-то они критиковали прошлое. Такие люди честно и страстно указывают на определенные несовершенства системы. К сожалению, в очередной раз забывая, что эти несовершенства во многом выросли именно из их критики системы предыдущей.