Читать книгу "Свободные от детей - Юлия Лавряшина"

И чтобы избавиться от неприятного, нежеланного, что заставляет меня испытывать эта девочка, я беру ее за руку и вывожу к матери. Даша больше не упирается, но я чувствую, как она дрожит. Выдуманные химеры бывают страшнее настоящих.

— Вот ваша беглянка!

Меня саму начинает мутить от деланной жизнерадостности тона, но ни одна из них не замечает этого. Они смотрят друг на друга, и я вижу, что в глазах Агаты действительно нет любви, одна только лютая злоба. Но как еще можно смотреть на человека, который лишает тебя жизни?

Она встает:

— Пойдем.

Но руки дочери не протягивает. От Даши не получаю ни прощального взгляда, ни укоризненных слов. Опустив голову, она покорно уходит вслед за матерью и ни разу не оглядывается.

— Спасибо, — сухо говорит Агата на пороге, ей явно неловко.

Закрыв за ними дверь, я пытаюсь распознать в душе облегчение, но не нахожу ничего. Даже обычного желания сесть за работу. Слишком много постороннего и ненужного сегодня вошло в мою жизнь: семейные посиделки, нытье Власа, детские страхи.

Я смотрю из окна на притихший ночной двор, в котором не раз видела Дашу с Агатой, всегда таких нарядных и благополучных с виду. Меня не раздражают дети, играющие под окном, пока они не начинают вопить во все горло, ссорясь или чего-то требуя. А иногда просто игры такие… Дети вообще не умеют разговаривать тихо, они орут, как итальянцы в их карикатурном изображении.

Тогда я начинаю ненавидеть этих детей, от них не спасают никакие стеклопакеты, и отвлекающие от работы звуки проникают в комнату. Мне просто хочется тишины. Чтобы сосредоточиться и напитать своей энергией мне одной доступную реальность, которую хочется показать всему миру. Надеюсь, мои книги однажды прочтет весь этот мир, бестолковый и занятой, не способный творить тишину, все и самого себя разрушающий. Только я, наверное, к тому времени переселюсь в вечное царство безмолвия, где мне будет так хорошо, как нигде и никогда на земле.

* * *

На экране ноутбука реплики тех, кто называет себя childfree, русская аббревиатура ЧФ: «Я люблю себя, я самодостаточна. Я люблю свое тело. Как я могу истязать его проталкиванием грейпфрута через задний проход?!»

«В «Ашане» сделали целый блок касс для беременных женщин и инвалидов. То есть беременная приравнивается к человеку без ноги — чем не повод стать ЧФ?»

«Те, кто заводит детей — эгоисты! Они думают лишь о том, чтобы нашлось кому заботиться о них в старости».

«Я люблю своего мужа. Очень. Зачем нам с ним третий, даже если он станет его продолжением? У меня есть он сам, к чему продолжение? И я не хочу обрекать человека, которого люблю, на бессонные ночи и поиски второй работы».

«Чем меня так уж осчастливило общество, что я обязана родить для него очередного члена?»

«Я просто не хочу детей».

«Нужно заботиться о тех детях, что уже есть, а не плодить новых».

«Дети — это колоссальное количество не компенсируемых ничем проблем».

«Сотни поколений трудились из принципа — мы делаем это ради счастливого будущего наших детей. Мы — другие. Мы хотим быть счастливыми не в будущем, а сейчас. Жить и радоваться жизни. Время от времени менять работу, чтобы не наскучила. Использовать всю индустрию развлечений. Получить дополнительное образование. Как в эту схему может вписаться ребенок?!»

Доводы тех, кто не приемлет образа жизни «чайлдфри», читать не хочу. Их такое глобальное большинство, спорить с ними все равно, что лаять на слона. Да и не нужно, ведь лозунг ЧФ — «Живи сам, и не мешай жить другим». Этого я и хочу: чтобы мне не мешали. Ни Влас со своими инстинктами (сама позову, когда приспичит!), ни дети за окном, ни соседки, обсуждающие на лестничной площадке какую-то чушь — это утверждаю, даже не прислушиваясь. Стальную дверь себе поставила, но их визгливые голоса все равно просачиваются. Приходится закрывать еще и дверь в комнату, вентилятор включать, чтобы не озвереть от духоты в своей берлоге.

Все чаще прихожу к мысли, что мне нужен загородный дом, где никто не помешает, не отвлечет в самый неподходящий момент. И подальше от Леры, чтобы в гости не бегала, не отвлекала своей солнечностью, легкостью… А мне, чтобы работа шла, необходимо отяжелеть в своем кресле, и видеть только экран ноутбука — в нем сосредоточено все, что мне требуется: свет, люди, эмоции, мысли. С ним я не заскучаю ни за городом, ни на Крайнем Севере… Но вспоминаю о том, сколько времени будет уходить на то, чтобы добраться до театра, до любого издательства, и охладеваю к этой идее.

Форум childfree покидаю с ощущением, что угодила в компанию малолеток: возраст не называется, но все их преувеличенные вопли по поводу ужасов материнства, особенно уродства беременных женщин, напоминают детские страшилки. Может, потому что сама я уже настроилась на беременность? Чистый эксперимент, весомый результат которого достанется сестре… А мне — долгожданная женственность тела, угловатость которого в моем возрасте уже неуместна.

Не знаю, зачем я с утра пораньше забралась в Интернет… В только что прочитанных диалогах не обнаружилось и намека на толерантность, которую провозглашают «свободные от детей». Они презирают «детных» столь откровенно, как даже я себе не позволяю, хотя эти соплюхи, едва окончившие школу, еще и судить не могут, что такое настоящее одиночество, которого демонстративно жаждут, и какова зависимость между самореализацией и свободой. И где проходит грань между этой самой свободой и ненужностью…

Когда ты ушел из этого мира — от меня! — я впервые почувствовала себя ненужной настолько, что недели и месяцы заполнились моей пустотой. Всегда кто-то нуждался во мне, и чаще всего это раздражало, потому что это были братья-сестры, в которых я сама такой потребности не ощущала. Я сбежала от них при первой же возможности, и шла по улицам, смеясь от радости, что наконец-то у меня есть отдельный угол, куда никто не сунет свой нос. Пусть маленький, пусть арендованный, но иллюзию изолированности от мира он создает.

Но тебя я впустила в него с радостью…

Когда ты ушел, я поняла, что значит настоящая изолированность — от вдохновения, от образов, которые всегда роились в моем воображении, от моих выдуманно-реальных героев. Со мной не было никого. И меня самой не было.

Спустя несколько месяцев я начала проступать смутным абрисом — так раньше проявляли фотографии. И постепенно вернулась. Вся ли? Не знаю.

Так в чем я пыталась укрепиться, читая откровения ЧФ? Две девочки вчера разбередили душу, пробудили что-то, чего я в себе знать не хочу… Та в театре, оставшаяся в памяти полупрофилем, окруженная молчанием и тихой радостью предвкушения сказки. Порадовала ли я ее своей пьесой? Вторую, Дашу, точно ничем не порадовала, и сердце до сих пор сжимается, будто сдала ребенка в гестапо, чтобы самой уцелеть. Как она там? Просто подняться на два этажа и нажать кнопку звонка кажется немыслимым. Какое право я имею интересоваться чужой жизнью, контролировать ее?