Читать книгу "Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски - Наталия Доманчук"

9. Красивей, разумеется.

10. Я очень люблю мечтать.

11. И это тоже мешает мне жить.

12. Если бы я просто думала и не мечтала – мне жилось бы легче.

13. Одна моя учительница, еще когда я училась в девятом классе, сказала, что у меня очень большой потенциал и я многого добьюсь в жизни.

14. Вот я и бьюсь с этой жизней, хотя легче добиться объяснений от учительницы за ее «базар» и потребовать лучшей участи.

15. Я считаю, что смех продлевает человеку жизнь на одну минуту за один смешок.

16. Поэтому люблю анекдоты и ржу как лошадь.

17. По моим подсчетам, если я сегодня перестану их читать и ржать, то умру в 3019 году.

18. Если не перестану – буду жить вечно.

19. Но тогда придется в свой рацион добавить овес.

20. А так как овес калорийный, я поправлюсь еще больше.

21. И опять буду думать и мечтать, а в перерывах ржать.

22. Я пишу картины.

23. Нашелся один человек, который не мог оторвать глаз от моей копии картины Пикассо и несколько раз переспросил, действительно ли ЭТО писала я.

24. Я совсем не считаю этого человека ненормальным.

25. Даже несмотря на его косоглазие.

26. И на то, что он состоит на учете в психушке.

27. Я пишу стихи.

28. Их читает только моя мама.

29. Иногда я пишу рассказы.

30. Кроме мамы их читают иногда… несчастные люди.

31. А теперь, если собрать все в кучу и описать меня, получится, что я – толстая, жирная вечно мечтающая и думающая лошадь, которая недовольна своей жизнью, но при этом, не переставая ржать, пишет картины, стихи и рассказы.

32. А вы не встречали эту лошадь на пути?

33. До 3019 года еще далеко. Ждите. Обязательно встретите.

Но я не рассказала всего этого Геннадию.

Просто потому, что он бы меня все равно не понял.

Я подняла глаза вверх, рассмотрела потолок и вымолвила:

– Я…

Потом опустила глаза вниз, рассмотрела свои туфли, заметила, что их не мешало бы почистить, и перевела взгляд на Геннадия.

Он уставился на меня, рот у него был открыт.

И тут я вспомнила, как в шестом классе влюбилась в мальчика Петю, у которого тоже всегда был открыт рот. Я пригласила его на свой день рождения, и мама, увидев объект моего обожания, удивленно воскликнула:

– Он же дебил! У него рот всегда открыт! Ты что, не видишь?

Я, естественно, сначала решила заступиться за Петю, но мама строго посмотрела на меня и сказала:

– Если тебе нравятся дебильные мальчики, я переведу тебя в школу для умственно отсталых детей.

И я сразу разлюбила Петю.

Теперь, еще раз посмотрев на Гену, я предположила, что он, скорей всего, учился именно в такой школе, но вслух сказала:

– Давай лучше ты первый мне о себе расскажешь.

– Ты стесняешься? – спросил он, улыбнулся, и на его щечках показались ямочки.

– Да, – тихо сказала я и сделала невинное лицо.

Геннадий быстро взял инициативу в свои руки и долго и нудно рассказывал мне о своем детстве, о трудной жизни в эмиграции, о том, как его бросила жена. Я это все слушала, а сама смотрела туда, где стоял Сергей. Он держал в руках бокал с вином и разговаривал с Денисом.

Больше всего мне сейчас хотелось подойти к ним и послушать, о чем они говорят, но Геннадий, как ему казалось, перешел к самой интересной части своего рассказа, потому что он вдруг взял меня за рукав и повернул чуть-чуть к себе, чтоб я не отвлекалась. Тут я встретилась глазами с Анькой, и она сразу поняла, что меня пора спасать. Она взяла под руку Альберта и вместе с ним подошла к нам.

– Лорик, пойдем со мной. – И, обращаясь к мужчинам, добавила: – Мы в дамскую комнату.

Я готова была ее расцеловать.

– В жизни не видела скучней человека.

– Да, я поняла. На тебе лица не было. И что теперь делать?

– Ничего не делать. Я дам ему понять, что он мне не интересен, и все.

– Как тебе Альберт? – спросила Анька и улыбнулась.

– Нормальный, но, по-моему, он немного староват для тебя.

– Ничего не староват. В самый раз. А тебе Сергей понравился. Могу поспорить.

– Нечего спорить. Понравился. Даже очень, – сказала я и вздохнула.

– Ну и что ты вздыхаешь? Он тоже пялился на тебя. Вернее, на твою жопу.

– Ну да, он, наверное, смотрел, как все, и думал, как можно жить с такой жопой.

– Перестань! На свете, между прочим, есть и любители такой роскоши.

– Ты сама хоть в это веришь, Ань?

Анька задумалась.

– Ладно, ты об этом не думай. Ты думай о другом. Он мужик очень умный. Чем можно его взять, а?

– Умными беседами. Это и ежу понятно.

– Правильно. Вот я слышала, что они все сейчас обсуждают футбол. Ну, здешний, юаровский. Так вот, мотай быстро себе на ус. Команда называется «Бофана-Бофана».

– Врешь! – возразила я. – Не может нормальная футбольная команда носить такое смешное имя.

– Отвечаю. Так и называется: «Бофана-Бофана». Слушай дальше. Все футболисты черные. И вот в последней игре очень плохо играл какой-то Ханс. Запомнила?

– Ханс. Запомнила.

– Ну все, идем. На сегодня хватит. В следующий раз блеснешь еще чем-нибудь.

Мы вышли из дамской комнаты и увидели, что Гена с Альбертом стоят уже не одни – к ним подошли Сергей и Денис. Обсуждали они как раз футбол.

– Я вам говорю, если бы не этот козел Ханс, мы бы выиграли, – утверждал Альберт, обращаясь к Геннадию.

Геннадий пожал плечами.

Тут я поняла, что пора блеснуть эрудицией, и сказала:

– Совершенно с тобой согласна. Он вообще… отвратительно играл. Да и какие ужасные передачи он давал. Ну, а с другой стороны, что ты хочешь от черного?

Все посмотрели на меня с явным недоумением. Даже Анька.

– Кто черный? – просил Геннадий.

– Ну этот, как его, Ханс…

Мужчины засмеялись, а Денис решил мне кое-что объяснить:

– Ханс Вонк не черный. А белый. Единственный в команде белый игрок. И он не играет на подачах. Он вратарь.

Я почувствовала, что залилась краской. Вся.

– Ты, наверное, перепутала Вонга с Бенни Маккарти. Тот действительно отвратительно играл и плохо подавал, – сказал Сергей и улыбнулся.