Читать книгу "Я убил Мэрилин Монро - Дмитрий Романовский"

– Глория, где ты училась музыке?

– Я начала еще в школе, – и она посмотрела на меня, ее взгляд говорил: – Разве не помнишь? – Я молчал. – Она сказала: – А потом в Хантер колледже я взяла начальный курс теории музыки. А потом перешла на электронику. – И она задала привычный вопрос: – Тебе это интересно?

– Интересно. Ты сделала неплохую карьеру.

– А ты не пытался делать карьеру? – Неприятный вопрос, и я ответил коротко:

– Не пытался. Живу как живется. У тебя есть родители?

– Мама умерла от рака. Рак груди, врач ошибся в диагнозе, а потом уже было поздно, пошли метастазы. Отец живет в Детройте, там, где и мой брат со своей семьей. – С ее отцом у меня всегда были плохие отношения. А с ее братом я сперва дружил, но потом пришлось подраться. Но даже, если бы они жили в Нью-Йорке, Глория не стала бы делиться с ними своими сомнениями по поводу меня. А вот с матерью у нее были близкие отношения. Но ее матери теперь нет в живых. Это уже хорошо.

– Глория, я так и не слышал, как ты играешь на настоящем пианино. Сыграй что-нибудь хоть на электронном. – Мы перешли в гостиную. Глория пододвинула себе стул, поставила на подставку ноты, заиграла. Я узнал музыку. Это играл старый Раби. Когда она кончила играть, я сказал: – Сен-Санс? – Она поднялась, сказала с улыбкой:

– Очевидно, у тебя хорошая музыкальная память. Хочешь кофе?

– На ночь? – спросил я.

– У тебя разве бессонница? – Она знала еще тогда, двенадцать лет назад, что после кофе я мог быстро уснуть. – Мне показалось, что сейчас она об этом напомнит. Но она напомнила другое: – За ужином мы еще не пили реми. – Я обнял ее, но она отстранилась. – Антони, помнишь, как мы прошлый раз встретились на пляже? Так же как и сегодня. Сегодня мы были в тех же купальных костюмах. Они высохли на солнце, и они теперь на нас, пропитанные морской солью. Давай пить кофе в купальниках. – Мне понравилась эта идея. И мы сели за стол друг против друга, я в плавках, она в бикини. На столе свеча в медном подсвечнике. В бокалах реми. Кофе в кофейных чашках. Верхняя люстра потушена. Глория подняла бокал.

– За наше знакомство. Хотя мы за это уже пили в прошлый раз. – Она сделала глоток. Я тоже. Следующий тост по этикету должен быть за продолжение знакомства. И по этому же этикету этот тост должен сказать я. Но я молчал. Это было похоже на прощальный ужин. Возможно, так это и задумала Глория, что совпадало с моими намерениями. Мы молча смотрели через стол друг на друга. В ее глазах отражалось пламя свечи. Наконец, я сказал:

– Мне очень приятно, что это знакомство состоялось.

– Я не вижу в тебе особой радости по этому поводу, – сказала она с иронической улыбкой.

– Я уже пережил тот возраст, когда люди бурно радуются.

– Я тоже. Антони, я хочу задать тебе глупый вопрос.

– Задавай. На глупые вопросы отвечать легче, чем на умные.

– Ошибка. Глупые вопросы самые трудные. Антони, какой самый счастливый день был в твоей жизни? – Я это знал. Это было почти четырнадцать лет назад. Мы еще учились в школе. Дешевый мотель, дешевое красное вино. Так же, как и сейчас, горела свеча. Тогда Глория со мной потеряла девственность. Семнадцать лет – противный глупый возраст, когда кипят сумасшедшие страсти, а все остальное, даже секс, уходит на задний план. Теперь Глория ждала ответа. И я ответил:

– Не скажу. – И Глория поняла. Все осталось в прошлом и не повторится. Теперь между нами ничего не может быть кроме банального секса. И он начался: планомерно, ритуально, с интимными диалогами, с перерывами для принятия душа и закончился поздно ночью.

Утром я проснулся рано. Глория тоже. Французский завтрак: кофе, круассоны, вареные яйца, сыр. Бытовой разговор. Глория сказала:

– Антони, ты закончил два года колледжа. Механика. Ты можешь продолжить образование здесь, в Нью-йоркском колледже или в университете.

– Могу, – ответил я без особого энтузиазма. Глория вынула из холодильника бутылку с остатками шампанского, которое мы не допили в прошлый раз, разлила вино по бокалам, – получилось меньше, чем по полбокала. Это было странно: пить шампанское перед уходом на работу. Глория подняла свой бокал.

– Антони, мы видимся с тобой последний раз. – Я не удивился, но посмотрел на нее вопросительно. Она продолжала: – Я получила повторное предложение из Бостона и дала согласие. Я уезжаю.

– Когда?

– На этой неделе я должна сдать свои дела и получить расчет.

– Значит, мы еще можем встретиться. И не один раз.

– На вторник я заказала Вэн для перевозки необходимых вещей, и надо их упаковать. Мне надо обставить свою квартиру в Бостоне. Антони, ты прекрасно понимаешь, что значит переезд в другой город.

– Глория, у тебя уже есть новый адрес в Бостоне?

– Конечно. Ты хочешь писать мне письма? – спросила она, спокойно глядя мне в глаза.

Я молчал. Двенадцать лет назад, когда я уезжал из Филадельфии, я клялся Глории, что буду ей звонить и писать, и при первом удобном случае заберу ее к себе. И я верил своим клятвам. Но я не звонил и не писал. Работа гарда исключает частную жизнь. Личный гард обязан быть готов к исполнению своих обязанностей в любое время дня и ночи. Этому соответствует и оплата.

– Глория, все это очень неожиданно.

– Антони, ты говорил, у тебя есть пишущая машинка, и ты на ней записываешь новые для тебя выражения. – Это было правдой. Я записывал на пишущей машинке названия книг, которые прочел, и некоторые выражения из этих книг.

– Да, из офиса моей синагоги выбросили старую машинку, а я вместо предохранителя поставил в ней жучок, и она у меня работает. Я на ней развлекаюсь.

– Антони, я хочу оставить тебе на память мой компьютер. На нем тоже можно печатать.

– Так же как на печатной машинке? – спросил я.

– Так же, только намного легче и удобней. На нем можно развлекаться, например, раскладывать карточный пасьянс. Ты можешь заказать сейчас такси и отвезти к себе домой компьютер вместе с копировальной машинкой. – Я подумал, что компьютер это, конечно, интересно, но у меня теперь были более серьезные проблемы. Компьютер – дорогой подарок. В ответ я тоже мог что-то ей подарить на прощание. Но это нельзя. Никаких ее вещей не должно оставаться у меня. И никаких моих вещей не должно оставаться у нее. Все должно остаться так, будто мы с ней никогда не встречались. Свидетелей нашего знакомства нет. Вот только ярко накрашенная дама, Эмельда, которую я видел в опере. Но Глория сказала, что это ее театральное знакомство, а значит, ничего обо мне Глория сообщить ей не могла. Я сказал:

– Спасибо, Глория. Но мне нечего особенно печатать. У меня маленькая студия, и компьютер мне негде держать. Ты когда уезжаешь?

– Через неделю. В следующее воскресенье.

– На поезде?

– На машине. Я к ней привыкла, и не хочу ее здесь бросать.